Охотничья луна
Шрифт:
— Неужели в этой весьма элитарной школе в Швейцарии не учили ценить хорошее вино? Я удивлен. Вам следовало лучше поехать в ту, во Франции… забыл название. Я уверен, что знание вин включено в их программу.
Он пригубил вино и с выражением напускного экстаза возвел глаза к потолку.
— Очень тонкое, — сказал он. — Ваше здоровье, мисс Грант, и здоровье девушки наверху.
Я выпила вместе с ним.
— И за нас, — добавил он. — За вас… За меня… И за нашу растущую дружбу, которая началась при довольно необычных обстоятельствах.
Я
— Вы должны признать, что все три наших встречи были необычными. Сначала затор в узкой аллее; затем вы заблудились, и я пришел вам на выручку; а теперь эта история с лошадью, которая привела к тому, что мы здесь вместе.
— Возможно, вы такого рода человек, с которым происходят драматические события.
Он задумался над этим.
— Полагаю, что-то яркое, драматическое происходит время от времени с большинством людей в их жизни. А с вами?
Я молчала. Мои мысли вернулись к той встрече в лесу и моему сверхъестественному — как мне теперь казалось — столкновению с мужчиной, который согласно могильному камню в Суффолке уже давно мертв. Как ни странно, мой собеседник, выдающимися свойствами которого были живость и жизненная хватка, напомнил мне о том странном случае ярче, чем мне приходилось о нем вспоминать уже в течение долгого времени.
Он наклонился вперед.
— Кажется, я пробудил воспоминания.
У него была манера проникать в мои мысли, которую я находила обескураживающей.
— Поскольку я была вовлечена в события, которые вы назвали драматическими, полагаю, можно сказать, что я тоже их испытала. Драматичность, как и все прочее, — в уме тех, кто участвует в спектакле. Не думаю, что рассматриваю эти случаи — за исключением того, что случилось с Терезой — как драматические.
— Пожалуйста, отведайте еще супа.
— Нет, спасибо, он восхитителен, но я слишком беспокоюсь о Терезе, чтобы уделить вашему столу внимание, которого он заслуживает.
— Возможно, когда-нибудь позже вы сможете исправить это пренебрежение.
Я засмеялась, и он сделал дворецкому знак внести утку.
Он спрашивал о своих племянницах и том, насколько им, по моему мнению, на пользу Академия. Из лояльности к Дейзи я ответила, что польза велика.
— Фиона — спокойная девушка, — сказал он. — Она пошла в мать. Но спокойствие иногда может быть обманчивым. Из своего обширного опыта вы, конечно, знаете это.
— Я усвоила, что мы очень мало знаем о ком бы то ни было. В человеческом характере всегда есть сюрпризы. Люди говорят, такой-то поступил не в соответствии со своим характером. На самом деле это не так Он поступил в соответствии с той стороной своего характера, которую раньше не показывал миру.
— Это верно. Так что мы можем ожидать, что в один прекрасный день Фиона нас всех удивит.
— Возможно.
— Но не Юджини, поскольку ни один из ее поступков не может меня слишком удивить. А вас, мисс Грант?
— Юджини —
— Я знаю ее. Она была здесь на каникулах. Я также знаю ее отца.
— Шарлотта очень боится, как бы кто не забыл, что она — достопочтенная, тогда как гораздо больше к лицу было бы, если бы она пыталась скрыть этот факт.
— Вы одобряете сокрытие, мисс Грант?
— В некоторых обстоятельствах.
Он медленно кивнул и попытался наполнить мой бокал. Я накрыла его рукой, чтобы это предотвратить, поскольку была уверена, что он его наполнит, даже если я откажусь.
— Вы очень воздержанны.
— Скажем лучше, не привыкла пить много.
— Слегка опасаетесь, что эти отличные мозги могут немного замутиться?
— Я позабочусь, чтобы этого не произошло. Он наполнил собственный бокал.
— Расскажите мне о своей семье, — сказал он.
— Вам действительно интересно?
— Очень.
— Интересного очень мало. Мои родители умерли. Они были миссионерами в Африке.
— Вы разделяете их благочестие?
— Боюсь, что нет.
— Казалось бы, родители, которые были миссионерами, произведут потомство, жаждущее продолжать благие дела.
— Напротив. Мои родители горячо верили в то, чем занимались. Хотя я была очень маленькой, когда я их покинула, я понимала это. Это была своего рода доброта. Они переносили невзгоды. На самом деле они даже умерли за свою веру в конце концов, можно сказать. Полагаю, это была величайшая жертва. Потом я приехала домой к любимой тетушке и увидела другого рода доброту. Если бы я была способна подражать доброте, я выбрала бы ту, что характеризует мою тетю.
— Когда вы о ней говорите, ваш голос меняется. Вы очень любите эту тетю.
Я кивнула. На глазах у меня стояли слезы, и мне за них было стыдно. Будучи мне столь неприятным, он тем не менее обладал способностью играть моими эмоциями. Я не совсем понимала, что именно это было — слова, которые он использовал, оттенки его голоса, выражение его глаз. Как ни странно, я почувствовала, что в нем есть нечто грустное, что было абсурдно. Он был крайне высокомерен, казался себе самым важным; хозяин многих, он хотел доказать, что хозяин всему.
— Меня отправили жить с ней, — продолжала я. — И это лучшее, что со мной произошло… или когда-нибудь произойдет, я полагаю.
Он поднял свой бокал и сказал:
— Я сделаю пророчество. Столь же хорошее с вами еще произойдет. Расскажите мне о вашей тете побольше.
— У нее была школа. Она не была прибыльной. Я собиралась с ней работать. Однако ей пришлось все продать, так что я приехала сюда.
— Где она теперь?
— В маленьком домике в деревне. У нее есть подруга, которая живет вместе с ней. Я поеду к ней, как только прекратятся занятия.