Охотник на творцов

Лобанов Александр

Если хочешь достичь чего-то воистину великого, то развивайся в первую очередь сам. Чем более ты развит, тем эффективнее Вера.

Но именно оттого Верой, как бы много её ни было, нельзя никого воскресить — нет точки фокусировки. А я уже почти уверился, что Максим и связанный с ним Артефактор-соавтор хотят вернуть к жизни Марию Козлову. Просто так или ради таланта джинна — вопрос второй.

Я уже давно понял: нельзя отбрасывать даже самые сумасшедшие идеи, которые за эти годы ещё не подтвердились. Возможно повторюсь, но мы всего восемь лет используем Веру, и, хотя основные

аспекты давно известны, новые возможности открываются именно в деталях, причём в самый неподходящий момент.

Вера в мире давно, и идея воскресить человека возникала не раз. У Редакторов даже были лекции на тему, по какой причине это невозможно. Для воскрешения однозначно понадобится просто прорва Веры. Для этого нужна либо огромная известность и резонанс дела — например, освещение по всем федеральным каналам, — либо кто-то вроде Артефактора, который и соберёт необходимое количество энергии.

Затем нужна точка фокусировки Веры — тело. Живое тело. С учётом того, что даже с Верой клонировать людей ещё не начали, значит, его нужно как-то создать. Либо изначальное тело девушки… не труп, а живое.

Я отложил мысли, переступая порог корпуса больницы, где на верхнем этаже находились люди в коме и близким к ней состояниях. Согласно данным из сети, там поддерживали в них жизнь и за ними ухаживали на самом высоком уровне. Но при этом и за немалые деньги. И судя по утащенному письму, нам требовалось именно туда.

— Какая палата? — с улыбкой бульдога поинтересовался я у медсестры в регистратуре, положив перед ней письмо и раскрытые документы Редактора Веры.

Медсестра — матёрая бабища, которая жрала пациентов без бахил на завтрак, а без талончика на обед — глянула на меня, оценивая на вкус. Но, похоже, поняла, что на сей раз может подавиться, и решила без скандала выдать информацию:

— Шестой этаж, палата 645, — прочитала она с экрана сводку. — Пискунова Наталья Владимировна. Двадцать четыре года.

Нам даже продемонстрировали фото. И нет, это оказалась не Мария Козлова, как я подспудно ожидал, а другая девушка, хотя и отдалённо похожая на неё по росту и комплекции.

— Проводите нас, — безапелляционно заявил я.

— Никак нельзя! — всё же решила огрызнуться медсестра. — Часы приёма заканчиваются! И вы без записи…

— Мы по делу, — припечатал я.

Не слушая возражений, я пошёл к лифту. Мои компаньоны не отставали, а когда дверь начала закрываться, то внутрь влетела и медсестра, заняв почти всё пространство, где должна располагаться каталка с пациентом.

— Рассказывайте всё, что знаете про пациентку.

— А чё там рассказывать? Автомобильная катастрофа полтора месяца назад. Повреждения тела минимальные, но сильный удар головой. Последние полторы недели не фиксируется активность мозга. Но её жених не позволяет отключить её от системы жизнеобеспечения.

— Жених? — заинтересовался я.

— Максим Козлов, — нехотя добавила бабища. — Родителей у девушки нет. А он приходил через день, оплачивал все счета. Сейчас у неё, пришёл полтора часа назад. Минут двадцать назад подошёл друг семьи.

Вот это нам везёт. Похоже, нас ждёт богатый улов.

Даже не верится, что сегодняшний день закончится такой удачей!

— А что за друг семьи? — уточнила на всякий случай Надя.

— Имени не знаю, он появлялся всего пару раз. Мужчина лет тридцати с короткими волосами и ухоженными руками, — отвечала женщина, а её глаза всё сильнее разгорались интересом. — А что происходит?

Двери лифта открылись, и мы скорым шагом направились к нужной палате по пугающе тихому коридору, где от запаха лекарств становилось не по себе. Медсестру на посту наша сопровождающая заткнула буквально одним взглядом. А дверь открыла чуть ли не силой мысли. И застыла на входе.

Мне пришлось приложить усилие, чтобы сдвинуть её в сторону. А затем я понял её реакцию: в палате было пусто. Абсолютно. Не только посетители отсутствовали, но и кровать пациентки пуста, а приборы жизнеобеспечения выключены. И как насмешка — открытое окно.

Я было рванулся к окну, но там был лишь ветер и быстро сгущающиеся сумерки.

Глава 9. Или о том, кто самый опасный воображаемый друг?

Картины. Лично для себя я подразделял их на две категории: интернет-творчество и произведения искусства. Оба этих направления хороши. Первое охватывает огромную аудиторию и доставляет им удовольствие, позволяя творцам получать заслуженную Веру.

А вот второе… второе направление сложнее, интереснее и опаснее. Ибо материальные картины могли ожить. Портреты могли начать разговаривать, как их прототипы. Натюрморты могли порадовать запахами. А пейзажи, так и вовсе при достаточном количестве Веры, стать отдельными локациями с возможностью погулять. Или вспомнить настоятеля из прошлой главы и его бегство через картину — тоже способ использования. Но тут нужна картина-двойник, чтобы не застрять в произведении искусства, и имелся выход в безопасную область.

Правда все эти фокусы действуют только в отношении реализма, вновь набирающего популярность. Что происходило с абстракционизмом, кубизмом и прочими “-измами” я, если честно, никогда не интересовался — не мой профиль, даже не близко.

Однако в классической живописи имелись опасности: можно либо застрять в картине, либо выпустить кого-то из неё. Последнее — практический принцип работы татуировок Художника. И не всегда этот кто-то был добрым и весёлым. Хотя уж лучше они, чем ожившие статуи или, боги упаси, игрушки! Уважаемый читатель даже не представляет, как жутко зачищать оживший магазин кукол.

Но к чему все эти размышления? Просто я сидел и пил… Нет, уважаемый читатель, правильнее говорить: глушил стакан за стаканом сливочное пиво! Так вот, сидел я, бухал и смотрел на картину с пасторальным пейзажем: пасущиеся на лугу кони. Не более чем десять минут назад я пришёл через неё сюда, используя картину в подсобке бара “У Семёныча”, как перевалочную базу.

Куда это я “сюда”? Я осмотрелся. Вполне привычная барная стойка и зеркальный бар с кучей напитков. А за ней стоит человек в одежде ниндзя, лоб которого украшает повязка со знаком принадлежности деревне.