Охотник на водоплавающую дичь
Шрифт:
И не замечая, в какое смятение повергало несчастную вдову томительное ожидание, не обращая внимания на ее глаза, полные слез, и на судорожную дрожь, сотрясавшую ее тело, скупец продолжал:
— Я еще понимаю, если бы от твоих жалоб, нытья и плача немного утих ветер, так нет же: он дует так, что вот-вот опрокинет скалу. О! Мои бедные лодки! Они не выдержат, они не могут выдержать!
Эти причитания были для женщины равносильны смертному приговору, и она разразилась душераздирающим криком:
— Мое дитя! Мое
— Черт возьми, ты увидишь его, своего щенка! — проворчал в ответ лавочник, державшийся грубее обычного из-за злившей его непогоды. — Человек, будь-то мужчина или ребенок, всегда возвращается на берег живым или мертвым, это же не судно.
Бедная мать зажала уши, чтобы не слышать этих слов, прозвучавших как кощунство, и преклонила колени на песке.
В этот миг вдали показался человек, широко шагавший вдоль берега и отчаянно размахивавший руками.
Тома Ланго побежал навстречу мужчине, забыв о племяннице, готовой упасть в обморок.
Этот человек, показавшийся лавочнику вестником несчастья, был не кто иной, как Ален Монпле.
Несмотря на то что молодой охотник находился слишком далеко и его трудно было расслышать, он кричал, пытаясь перекрыть голосом ветер и бурю:
— Созывайте людей! Все — на спасение! Судно село на Пленсевскую отмель!
Ноги Тома Ланго подкосились, в глазах у него потемнело, и он почувствовал, что теряет сознание.
Прежде чем лавочник пришел в себя, Ален пробежал мимо; добравшись до главной улицы, он стал кричать так, что его услышала вся деревня:
— На помощь, люди, на помощь! Их выбросило на Пленсевскую отмель! Услышав этот крик, казавшийся гласом морского духа, все обитатели селения — мужчины и женщины, дети и старики — выскочили из своих домов и побежали к указанному месту, где произошло несчастье.
Жанна Мари по первому же зову устремилась к Пленсевской отмели; отчаяние придавало женщине сил, и она обогнала даже самых проворных мужчин. Задыхаясь и чувствуя стеснение в груди, вдова с растрепанными от ветра волосами и безумным блуждающим взглядом первая обогнула выступ скалы и первой смогла обозреть небольшую бухту, в которой раскинулась Пленсевская отмель.
По широкой белой полосе, окаймлявшей вельс баркаса, она узнала «Святую Терезу», то есть судно, на борту которого находился ее сын.
Это зрелище так потрясло несчастную мать, вдобавок обессилевшую от быстрого бега, что она рухнула на песок с криком:
— О Боже, Боже! Мой бедный малыш!
Вслед за ней на берег прибежали другие, и некоторое время в бухте царили неописуемый шум и суета.
Мужчины говорили одновременно, наперебой обсуждая способы спасения потерпевших кораблекрушение, и, таким образом, теряли драгоценное время в бесплодных
Женщины отчаянно кричали, и их рыдания смешивались с рыданиями детей, начинавших плакать, глядя на плачущих матерей.
Одному лишь Алену и нескольким матросам удавалось сохранять некоторое спокойствие посреди этой суматохи.
Жак Энен — читатель, очевидно, помнит, что мы упоминали имя этого моряка в начале нашего повествования, обещая, что встретимся с ним позже — Жак Энен, пользовавшийся определенным авторитетом среди односельчан как бывший боцман, плававший на государственном корабле, приказал всем замолчать.
Заставив женщин и детей отойти к скалам, он послал нескольких молодых людей за шлюпкой, приготовленной к спуску на воду в Мези: они должны были погрузить ее на телегу, запряженную лошадьми, и как можно быстрее доставить к месту бедствия.
В самом деле, положение «Святой Терезы» было критическим, и для спасения судна требовались быстрые и решительные действия. Оно налетело на мель всем корпусом и врезалось в нее достаточно далеко, чтобы терять плавучесть, когда волна откатывалась назад. Весь экипаж баркаса состоял лишь из трех матросов и юнги — юнгой был маленький Жан Мари; не в силах удержаться на палубе, на которую беспрестанно обрушивались волны, люди укрылись на мачте, привязав себя к ней тросами. Время от времени особенно могучий вал захлестывал судно, заставляя его ложиться на бок, и тогда все — киль баркаса, его мачта и люди — исчезало в чудовищном водовороте; на обратном же пути волна возвращала баркас в вертикальное положение. Юнга, привязанный к верхней оконечности мачты, показывался первым; за ним появлялись матросы и корпус судна, после чего оно некоторое время оставалось в горизонтальном положении, пока море снова не опрокидывало его.
Всякий раз, когда баркас скрывался под водой, это жуткое зрелище исторгало из груди наблюдателей крики ужаса, сливавшиеся с дикими воплями потерпевших кораблекрушение, чьи голоса были отчетливо слышны на берегу.
Вслед за этим толпа на суше ненадолго замирала и замолкала.
Короткие мгновения ожидания казались всем вечностью.
Наконец из уст собравшихся одновременно, как и вопль отчаяния, вырывался крик надежды — так люди на берегу встречали возвращение экипажа судна к свету и жизни.
В этот миг тысяча двести — полторы тысячи людей одновременно вздыхали с облегчением и дружно восклицали:
— Слава Богу! Их по-прежнему четверо!
Однако примерно через четверть часа, прежде чем вернулись мужчины, посланные за спасательной шлюпкой, один из матросов «Святой Терезы» не вынес постоянных погружений в воду.
Теперь на мачте баркаса оставалось только трое живых.
Четвертый, находившийся ближе всех к палубе, висел на оттяжке мачты, перегнувшись вдвое.
Он был мертв!