Охотник на ягуаров
Шрифт:
— Индеец испугался, отец. — Раймундо плюнул на песок. — Разреши, мы с друзьями устроим охоту на этого ягуара.
Представив себе, как Раймундо и его бестолковые друзья ломятся через джунгли, Эстебан не смог удержаться от смеха.
— Ты бы вел себя поосторожнее, индеец! — Раймундо хлопнул ладонью по крыше автомашины.
— Осторожнее следует действовать вам, — сказал Эстебан, — потому что скорее всего получится наоборот: охоту на вас устроит ягуар. — Он поднял с земли мачете. — Впрочем, тот, кто захочет поохотиться на ягуара, будет иметь дело еще и со мной.
Раймундо наклонился к водительскому
— Я жду ответа, — сказал он.
— Убери! — Онофрио сказал это таким тоном, словно разговаривал с ребенком, чьи угрозы едва ли стоит принимать всерьез, однако в выражении лица Раймундо проглядывали совсем не детские намерения. Одна пухлая щека его нервно подергивалась, вены на шее вздулись, а губы искривились в некоем подобии безрадостной улыбки. Эстебан как зачарованный наблюдал за этим превращением: на его глазах демон сбрасывал личину; фальшивая мягкая маска переплавлялась в истинное лицо, худое и жестокое.
— Этот ублюдок оскорбил меня в присутствии Джулии! — Рука Раймундо, сжимавшая пистолет, дрожала.
— Ваши личные разногласия могут подождать, — сказал Онофрио. — Сейчас дело важнее. — Он протянул руку. — Дай мне пистолет.
— Если он не собирается убивать ягуара, какой от него толк? — спросил Раймундо.
— Может быть, нам удастся переубедить его. — Онофрио улыбнулся Эстебану. — Ну, что ты скажешь? Мне следует разрешить сыну отомстить за его честь, или ты все-таки выполнишь уговор?
— Отец! — обиженно произнес Раймундо, на секунду взглянув в сторону. — Он…
Эстебан бросился к стене джунглей. Рявкнул пистолет, раскаленная добела когтистая лапа ударила его в бок, и он полетел на землю. Несколько мгновений он даже не мог понять, что произошло, но затем ощущения по очереди начали возвращаться к нему. Он лежал на поврежденном боку: рана пульсировала яростной болью. Коркой песка облепило его губы и веки. Упал он, буквально обняв мачете, все еще сжимая в кулаке рукоять. Откуда-то сверху донеслись голоса. По лицу прыгали песчаные блохи, но, совладав с желанием стряхнуть их рукой, Эстебан продолжал лежать без движения. Пульсирующую боль в боку и его ненависть питала одна и та же сила.
— …сбросил его в реку, — говорил Раймундо, и голос его дрожал от возбуждения. — Все подумают, что его убил ягуар.
— Идиот! — сказал Онофрио. — Он, может быть, еще убил бы ягуара, а ты мог бы устроить себе и более сладкую месть. Его жена…
— Эта месть достаточно сладка, — ответил Раймундо.
На Эстебана упала тень, и он почувствовал дыхание Раймундо. Чтобы обмануть этого бледного, рыхлого «ягуара», склонившегося над ним, ему не нужны были никакие травы. Раймундо принялся переворачивать его на спину.
— Осторожнее! — крикнул Онофрио.
Эстебан позволил перевернуть себя и тут же взмахнул мачете. Все свое презрение к Онофрио и Инкарнасьон, всю свою ненависть к Раймундо вложил он в этот удар, и лезвие, со скрежетом задев кость, утонуло в боку Раймундо. Тот взвизгнул и, наверное, упал бы, но лезвие помогало удержать его на ногах; руки его порхали около мачете, словно он хотел передвинуть лезвие поудобнее; в широко раскрытых глазах будто застыло неверие в происходящее. По рукоятке мачете пробежала дрожь, и Раймундо упал на
Эстебан выдернул мачете, опасаясь, что на него нападет Онофрио, но торговец уже втискивался в «лендровер». Двигатель завелся сразу, колеса покрутились, потом машина рванула с места, развернулась, заехав на край полосы прибоя, и помчалась к Пуэрто-Морада. Оранжевый отблеск вспыхнул на заднем стекле, как будто дух, который заманил машину на побережье, теперь гонит ее прочь.
Пошатываясь, Эстебан поднялся на ноги и отодрал рубашку от раны. Крови натекло много, но, оказалось, что это скорее царапина. Не оборачиваясь к Раймундо, он прошел к воде и остановился, глядя на волны. Мысли его перекатывались, как эти самые волны, — не мысли даже, а приливы эмоций.
Миранда вернулась с наступлением сумерек с целой охапкой бананов и диких фиг. Выстрела она не слышала, и Эстебан рассказал ей, что произошло. Миранда тем временем сделала ему повязку из трав и банановых листьев.
— Это пройдет, — сказала она о ране, потом кивнула в сторону Раймундо. — А вот это нет. Тебе надо уходить со мной, Эстебан. Солдаты убьют тебя.
— Нет, — сказал он. — Они придут сюда, но они все из племени Патука… Кроме капитана, но он пьяница, одна оболочка от человека. Я думаю, ему даже не станут сообщать. Солдаты выслушают меня, и мы договоримся. Что бы там Онофрио ни выдумывал, его слово против их не потянет.
— А потом?
— Может быть, мне придется сесть на какое-то время в тюрьму или уехать из провинции. Но меня не убьют.
С минуту Миранда сидела молча. Только белки ее глаз светились в наступивших сумерках. Затем она встала и пошла прочь.
— Куда ты уходишь? — спросил Эстебан.
Она обернулась:
— Ты так спокойно говоришь о том, что мы расстанемся…
— Но это не так!
— Нет. — Она горько усмехнулась. — Видимо, нет. Ты настолько боишься жизни, что называешь ее смертью. Ты даже готов предпочесть настоящей жизни тюрьму или изгнание. До спокойствия тут далеко. — Миранда продолжала смотреть на него, но на таком расстоянии трудно было понять выражение ее лица. — Я отказываюсь терять тебя, Эстебан.
Она снова двинулась вдоль берега и на этот раз, когда он позвал ее, уже не обернулась.
Сумерки сменились полутьмой, медленное наступление серых теней превратило мир в негатив, и Эстебан чувствовал, как такими же серыми и темными становятся его мысли, перекатывающиеся в такт тупому ритму отступающего прилива. Полутьма держалась долго, и он начал думать, что ночь уже никогда не наступит, что своим поступком он словно вогнал гвоздь в течение его полной сомнений жизни, навсегда приколотив себя к этому пепельно-серому моменту времени и этому пустынному берегу. В детстве Эстебана пугали мысли о подобном магическом одиночестве, но сейчас, в отсутствие Миранды, оно его утешало, напоминая о ее волшебстве. Несмотря на ее последние слова, он не думал, что она вернется — в голосе ее слышалась печаль и бесповоротность, — и это вызывало у него одновременно и грусть, и чувство облегчения. Не находя себе места, Эстебан принялся ходить по полосе прибоя туда и обратно.