Охотник за головами

Александрова Наталья Николаевна

Абсолютно никаких мыслей не было в ее голове, все действия совершала она на автопилоте и опомнилась только в зрительном зале, увидев на сцене знакомые лица своих коллег.

– Пройдите к остальным! – буркнул ей коренастый Шурик, как свидетель Штукина его больше не интересовала.

Капитану Сойке надоело высушивать бабские сплетни, и он вызвал на допрос Главного. Но ничего от него не добился: Олег Игоревич был весь в искусстве и заявил, что житейские подробности его мало интересуют. Правда, он дал покойной Валерии

объективную характеристику – она действительно очень любила театр, хорошо разбиралась в режиссуре и актерской игре и, он не боится в этом признаться, оказывала театру немалую спонсорскую помощь. Так что он лично и весь театральный коллектив были Валерии Борисовне за это очень благодарны. Валерия бывала в театре запросто, без приглашения. Она могла посетить репетицию, никому не приходило в голову ей это запретить. Но вела она себя вполне корректно, сидела тихонько в зале, работать не мешала и с неквалифицированными советами не лезла.

– Значит, вы не находите странным то, что тело ее нашли в декораторской? – обреченно спросил капитан Сойка.

– Ни в малейшей степени! – заверил его Главный. – Валерия… она могла оказаться абсолютно где угодно, ходила, знаете ли, где ей вздумается, и гуляла сама по себе, как та кошка у Киплинга.

– Черт знает что! – сказал сам себе капитан Сойка, оставшись один. – В этом театре бардак творится несусветный! Как и везде, – подумав, добавил он.

В дверь шариком вкатился напарник.

– Ну что? – встретил его Сойка дежурным вопросом.

– Да ничего, – с досадой ответил тот, – главный вход театра по дневному времени вообще был закрыт, а бабка, что сидит у служебного, клянется, что никто посторонний не проходил.

– Значит, кто-то свой ее заколол?

– Ага, как же! Бабуля не видела даже, как сама потерпевшая прошла, эта самая мадам Кликунец! А ты говоришь!

– Да я ничего не говорю, я думаю вслух… Ну, много там еще народу допросить осталось?

– Человек шесть. – Шурик зачитал по списку: – Айвазян, Задунайский, Свиристицкая, Чижова… еще трое осталось, нет, четверо.

– Знаешь, ну их всех! Ничего, кроме сплетен, не расскажут! Давай сюда эту самую Чижову! Красивая женщина, хоть пообщаться приятно…

Лола вошла в кабинет Главного, где милицейская бригада устроила комнату для допросов. Капитан Сойка сидел за столом и в этой позе не казался таким огромным. Она быстро ответила на его обычные вопросы.

– Что вы можете сообщить следственным органам об убийстве? – скучным голосом спросил капитан.

– Ничего, – честно ответила Лола, – я ничего не знаю, я опоздала на репетицию и пришла в театр, только когда все уже вернулись из декораторской с этой… неприятной новостью.

– Отчего же вы опоздали? – вкрадчиво спросил капитан.

– Пробки. – Лола пожала плечами.

– Репетиция была назначена на час дня, – начал Сойка, – вы утверждаете, что приехали в театр…

– Примерно в половине второго, – сказала Лола.

– Отчего же тогда вахтерша не видела, как вы вошли? – улыбнулся Сойка.

– А ее не было на месте, – улыбнулась

ему в ответ Лола, – она вечно торчит у себя в каморке – то чай пьет, то с сестрой по телефону разговаривает. Днем в театре народу много – все ходят туда-сюда, она говорит, что все равно за всеми не уследишь…

«Вообще-то похоже на правду», – подумал капитан, но вслух ничего не сказал, а, наоборот, спрятал улыбку и насупился.

– Вы, вероятно, уже знаете, каким образом была убита потерпевшая? – официально спросил он.

– В общих чертах. – Лола снова пожала плечами.

– Ее закололи шпагой.

В это самое время вошел Шурик и развернул на столе длинный сверток. В нем оказалось орудие убийства – довольно длинная шпага.

– Всегда думал, что у артистов оружие бутафорское, – признался Сойка, – что кинжал не вынимается из ножен и так далее…

– Этого не может быть, – заметила Лола, – по ходу пьесы иногда приходится фехтовать по-настоящему. Обычно применяют оружие с тупым концом. Есть такая специальная круглая насадка…

– Но здесь ее нет, как видите, она спилена. И оружие стало боевым, во всяком случае, этой шпагой была убита Валерия Кликунец. Вы умеете фехтовать?

– Этому учат в театральном институте. – Лола едва сдержалась, чтобы не пожать плечами.

– Стало быть, все актеры в принципе владеют колющим оружием?

– Не могу сказать про всех, – усмехнулась Лола, – но мне приходится фехтовать в четвертом акте «Двенадцатой ночи», когда играю Цесарио…

– Вы же утверждали, что играете в «Двенадцатой ночи» Виолу? – обрадовался капитан Сойка. – Нестыковочка в показаниях получается!

– О Господи! – закричала Лола. – Просто с ума сойти можно! Простите, – тут же опомнилась она, – день у меня сегодня такой выдался сложный, вот я и нервничаю… Виола в начале пьесы переодевается мужчиной и берет имя Цесарио. Оливия влюбляется в Виолу, а герцог…

– Так-так, – перебил ее капитан, – новое прочтение пьесы, я понимаю, очень современно. Сейчас очень модно, все работают под Виктюка. Значит, Оливия влюбляется в Виолу… Не хочу ничего плохого сказать про ваш театр, но мне жалко Шекспира. Раньше как-то было привычнее…

– Вы видели «Двенадцатую ночь»? В каком театре?

Капитан Сойка в далеком детстве смотрел старый черно-белый фильм, на этом его знакомство с бессмертной комедией Шекспира заканчивалось. Но он не собирался признаваться в этом Лоле.

– Перейдем к делу, – сказал он. – Вы узнаете эту шпагу? Она ваша?

– Она из театрального реквизита, – поправила Лола, – кто угодно мог ее взять из бутафорской.

– И вы могли бы? Вы брали ее, когда играли?

– Я вам еще раз повторяю, – терпеливо сказала Лола, – в четвертом акте я по пьесе фехтую с герцогом, который приревновал меня к Виоле… Тьфу, черт! К Оливии! Я вам говорила – Оливия влюбилась в Цесарио, и герцог страшно рассердился. Ведь он сам имел на нее виды!

– Это я помню… – неуверенно проговорил Сойка, – но вы же говорили, что Оливия по трактовке вашего режиссера влюбилась в Виолу…