Охотник за мечтой

Кинсейл Лаура

Пустыня – и леди Эстер. Они явились фитилем мальчишеских мечтаний, искрой и пламенем его взрослой жизни. Ни английский туман, ни подстриженные сады Суонмира – ничто никогда не казалось Ардену таким реальным, как суровые условия дикой природы. И ни одна женщина не владела его мыслями так, как леди Эстер Стенхоп.

Он не мог вспомнить то время своей жизни, когда не знал бы о ней. Когда ему исполнилось пять лет, она, не испугавшись бедуинских разбойников, пересекла пустыню, чтобы стать первой англичанкой, когда-либо вошедшей в Пальмиру. Арден носил еще распашонки, воспитываемый отцом по методу кнута и пряника, в то время как она нашла сокровища в руинах Аскалона.

Пока он учился ездить верхом на своем первом пони, она командовала войсками паши, расправляясь с сельским населением в отмщение за смерть друзей. До того как он стал взрослым мужчиной, она бросила вызов эмиру, вынудив его послать к ней на переговоры своего сына, так что смогла убить его собственными руками.

Она одевалась, как одеваются турки и жители пустыни; она предоставляла убежище раненым друзам и восставшим албанцам, сиротам и потерпевшим поражение мамелюкам. Когда непобедимый и всемогущий Ибрагим-паша потребовал, чтобы она выдала ему его врагов, она только сказала: «Приди и возьми их». Но он не посмел даже попытаться. Она никогда не разочаровывала Ардена, хотя с годами погрузилась в глубины метафизики, обратилась к астрологическим предсказаниям и магии. В зрелые годы она поражала своим величием больше, чем другие женщины, которых он когда-либо знал. Говорят, она объявила, что будет невестой нового Мессии, но Арден никогда не слышал от нее таких заявлений – она лишь говорила, что будет рядом с Ним верхом въезжать в Иерусалим. Она имела громадное самомнение и остроумие, ее мышление занимали нелепые пророчества, но у нее было сердце львицы, одинокой среди жестоких тиранов Востока. Она завоевала свою вершину горы и не признавала на ней никаких законов, кроме своих собственных.

Арден положил перед склепом белую розу. Он родился слишком поздно. Эстер Стенхоп умерла. Никогда в своей жизни он не найдет подобную ей женщину. И неопределенное безысходное одиночество, всегда гнавшее его в пустоту, в самые дикие уголки земли, как будто он мог найти там тот кусочек своей души, которого ему недоставало от рождения, стало острее, чем раньше.

Тихо выругавшись, он погасил фонарь и пошел прочь от склепа. При свете звезд он наугад брел мимо тихих дворов, извивающихся тропинок, стараясь выбрать ту, которая привела бы его к жилищам иностранцев, где он намеревался переночевать. Он дважды заблудился среди изгородей и проходов, но наконец гораздо быстрее, чем ожидал, лорд Уинтер, завернув за угол, вышел на поросший травой двор и остановился. В тишине до него донесся звук рыданий, не просто плач, а жуткие, душераздирающие рыдания, полные глубокого отчаяния.

Привыкшие к темноте глаза увидели полоску тусклого света, падавшего во двор через открытую дверь. Заинтригованный тем, что в опечатанной, как и все остальные помещения, комнате неожиданно кто-то оказался, лорд Уинтер прошел по траве, стараясь, чтобы стук его сапог послужил предупреждением. Заглянув в комнату, из которой раздавались отчаянные стенания, он увидел фигуру в грязном полосатом восточном халате, сгорбившуюся в позе неимоверного страдания среди открытых ящиков и коробок, наполненных бумагами.

Лорд Уинтер не стал прятаться, а открыто встал на пороге двери, но даже когда он заговорил, мальчик вскочил, ударился о табурет, и от его движения бумаги разлетелись. Шуршащий звук, подобный ружейному выстрелу, эхом отразился от каменных стен.

– Мир тебе, – по-арабски поздоровался лорд Уинтер, узнав бедуинского мальчика с распущенными волосами и допотопным мушкетом.

Парнишка ничего не ответил, а только с ужасом смотрел на виконта, тяжело дыша и время от времени икая. У юного

бедуина было достаточно причин для смущения, так как консул распорядился выпроводить всех слуг и запереть помещения. Никто, хоть немного знакомый с бедуинами, не поверил бы, что бедуинский мальчик может остаться с какими-то иными намерениями, кроме воровских, и не важно, плачет он или нет. Мальчик весь сжался, в любое мгновение готовый наброситься на виконта.

– Ма’алейк, тебе никто не причинит зла, волчонок, – пожал плечами лорд Уинтер в ответ на испуганный взгляд. – Иди выпей моего кофе. – Если лорд Уинтер ожидал, что за свое радушное предложение будет вознагражден хоть каким-то дружелюбием или признанием со стороны своего слушателя, то он ошибался. Юноша, по-видимому, оказался недоверчивой натурой и продолжал молча стоять среди призрачного хаоса бумаг. – Аллах! – Арден отвернулся. – Тогда продолжай грабеж. Господь всемогущ!

– Лорд Уинтер! – торопливо воскликнул мальчик на чистейшем английском языке. – Я не вор!

Звук собственного имени и плавная английская речь в устах необразованного оборванца из пустыни произвели на Ардена такое пугающее впечатление, что ему стало не по себе и, приподняв бровь, он оглянулся назад.

– Милорд, вы отдадите меня консулу? – в отчаянии спросил мальчик.

– Мне безразлично, даже если ты украдешь весь хлам, который сможешь унести, – ответил лорд Уинтер, тоже перейдя на английский. – Но совершенно очевидно, что ее верные слуги уже растащили все до последней ложки.

– Я не ворую! – настаивал мальчик.

– Как скажешь, – скептически кивнул лорд Уинтер, прислонясь к дверному косяку.

– Консул…

– Дорогое дитя, если ты полагаешь, что я докладываю все, что знаю, таким, как мистер Мур, ты сильно ошибаешься во мне. Могу сказать, он очень удивился бы такому предположению. Английскому тебя научила леди Эстер?

– Да, господин, – после некоторого колебания ответил по-арабски мальчик. – Хвала Аллаху.

– Вижу, она добилась необычайного успеха. Как долго ты пробыл у нее в услужении?

– Много лет, господин, – пробормотал мальчик, снова оробев под градом настойчивых вопросов, и опустил голову.

По голосу и безбородому лицу подростка Арден заключил, что ему не больше пятнадцати лет, а может, и того меньше. Мальчик был выше, чем обычно бывают дети бедуинов, тонкий, как тростник, с печальным, распухшим от слез лицом и золотистой, как солнце, кожей. Но он обладал характерным изможденным видом жителя пустыни, и все в нем от маленьких, изящных рук под выношенными обшлагами до двух локонов, свисавших вдоль щек к самым плечам – символа молодого кавалера-кочевника, – и огромного кривого кинжала, привязанного к поясу, говорило, что он бедуин.

– Давай, маленький волк, возьми у меня кофе, и благословит тебя Господь. – Арден чувствовал к нему расположение, но лишь по той причине, что мальчик – бедуин и тем самым принадлежал к самому свободному на свете народу.

Мальчик, видимо, не собирался принимать его предложение; из-под влажных ресниц он смотрел на виконта полными слез, пугливыми, как у газели, глазами. Лорд Уинтер не умел утешать плачущих, так как ему мало приходилось иметь дело с детьми, а женского общества он настойчиво избегал, питая определенное презрение к нему вообще и неистовое отвращение к тому сорту увядающих, пахнущих цветами молодых английских леди, которые так часто угождали ему в надежде, что он, быть может, исполнит свой долг аристократа и выберет одну из них себе в жены. Но, глядя на дрожащие губы и наполняющиеся слезами глаза, он боялся, что вскоре придется играть роль утешителя.