Охотник за смертью
Шрифт:
– Ты будешь плотью от моей плоти, кровью от моей крови, моей сестрой и помощницей. Ты будешь являться на мой зов. Когда я попрошу: «приди», ты поспешишь через моря и земли. И если ты попадешь в беду, только позови, я приду на помощь…
От его голоса, еле слышного, почти неразличимого, Вильгельмина начала приходить в себя. Но она не стала сопротивляться, когда Альгирдас заставил ее сделать несколько глотков своей волшебной крови.
Далеко-далеко, на грани всех чувств Альгирдас почуял тревогу Орнольфа. Кровь Гвинн Брэйрэ пролилась, и один брат вспомнил о другом, услышал ритуал…
Но вряд ли что-то понял.
Дверь с треском распахнулась,
Сенас!
Зашипев от ярости, Альгирдас развернулся к смертным, отпустив Вильгельмину. Она беззвучно упала на подушки. А Паук уже разбросал тенета. Кровью пахло в ночи, кровью Гвинн Брэйрэ. Кровью тех, кому позволено убивать, для кого не существует законов, кто выше жалости и не знает сомнений.
Паутина опутала жертв в тот самый миг, когда Ученый поднял перед собой что-то слепяще-белое, обжигающее, страшное… И Альгирдас попятился, не в силах вынести этого огня. Паутина сгорела. Четверо двинулись на Паука со всех сторон, сжимая в руках распятия, нелепые символы жестокого бога. Зажмурившись, чтобы не видеть хотя бы яркого света, Альгирдас невероятным, даже для себя невозможным усилием воли заставил их потерять его из вида. Метнулся было в сторону окна… вспомнил о бумагах и, затаив дыхание, до скрипа стиснув зубы, проскользнул между растерянно переглядывающимися смертными к двери.
Он был зол. Зол? Нет, он был в ярости. Сенаса можно было убить, прямо сейчас, только что, хватило бы сил и на это, и на то, чтобы оправдать себя потом. Почему?! Почему Сенас, упырь, проклятая тварь, мертвяк, бездушное тело, не боится христианских знаков?
Почему Паук, упырь, такой же проклятый, такой же мертвый… сгорает в невидимом для других огне? Неужели дело в душе? Да нет же, нет! Дело в чем-то другом.
…Альгирдас просматривал бумаги, не читая, только сверял числа. Вот последняя запись Адвоката. Письмо из конторы стряпчих о продаже дома на Пикадилли. А дальше? Где вчерашний день? И сегодняшний… то есть, тоже уже вчерашний. Паук спешно принялся обыскивать кабинет. Он прекрасно понимал, что коли уж все бумаги собраны в одном месте, вряд ли кто-то станет прятать недостающие листы. Но надо же было что-то делать…
– Слышь, хозяин, – угрюмо донеслось из шкафа, где, как успел заметить Альгирдас, хранилась лишь устрашающего вида машина, – чего ищешь-то?
– Дневники, – ответил Паук сердито.
По мере придумывания смертными разных технических штучек, в мире появлялась и новая нечисть. Далеко не всегда безобидная. Запомнить их всех казалось порой невозможным.
– Это те, что смертные тут читают вечерами? Так вчера и позавчера только доктор чего-то набубнил. На фонограф.
– Что? – безнадежно спросил Альгирдас.
– Ты шкаф-то открой, – посоветовал голос, из угрюмого становясь ехидным. – Видишь, машина? Это фонограф. Живу я здесь. Ты говоришь, а он запоминает. Хитрая штука. А записи вон они на полочках, хочешь послушать?
– Нет уж.
Право, это было уже чересчур. Это было… со стороны смертных – форменное безобразие. Ни в какие ворота! Для того чтобы прочесть чужой дневник, теперь недостаточно наглости и умения читать? Да где это видано? И что же Сенас, он тоже это умеет?
Не долго думая, Альгирдас сгреб восковые цилиндры и отправил в горящий камин. Туда же полетели все бумаги со стола Лекаря, все, кроме дневников. Нечистик показал из шкафа унылую морду с пастью от уха до уха, и улыбнулся, продемонстрировав впечатляющие желтые зубы:
– Я тоже люблю
– Ты кто? – Альгирдас подумывал, чего бы еще поджечь, чтобы полегчало.
– Гремлин, – удивленно ответил нечистый, – ты, прям, не знаешь будто?
– Теперь знаю.
– А я тебя давно знаю, – гремлин раскурил маленькую костяную трубочку, – ты Паук. Говорят, из высоких фейри – самый злой. Расскажу нашим, что своими глазами тебя видел. Как думаешь, поверят?
– А ты среди ваших самый наглый? – Альгирдас рассовывал по карманам бумаги. – Или самый смелый?
– Самый быстрый, – хмыкнул гремлин. – Чего мне бояться? Не будешь же ты на мелочевку размениваться. Тут полон дом упырей… О! Идут. Ладно, хозяин, пора мне. Упыри – это уж твоя забота.
Он исчез в глубине шкафа.
Альгирдас прислушался: так и есть, к дверям кабинета приближался Жених.
Вылетая в окно в образе летучей мыши, Альгирдас успел еще услышать, как Сенас, воплотившись в Пастуха, убил безумца Рэнфилда.
$$$Новый день начался для Паука и его людей задолго до рассвета. Наскоро пролистав записи Шестерых, Альгирдас немедля отправил своих чародеев сразу по трем адресам. Невероятно, но пока он терял время на разведку Карфакса и наблюдение за Дамой, Сенас сумел проникнуть даже в его дом. Если бы у Шестерых не было привычки детально записывать все, что произошло с ними в течение дня, если бы Адвокат не изложил шаг за шагом предпринятое им расследование, Альгирдас вернулся бы в дом на Пикадилли и вновь оказался в непосредственной близости от ящиков с кровью и землей.
Второе такое приключение могло закончиться куда хуже первого.
Пять ящиков в Карфаксе так и остались нетронутыми. Пусть их. Паук не умрет от того, что Сенас проделает над землей свои шаманские штучки. Во всяком случае, сразу не умрет.
Но как быстро он превратился из охотника в дичь! Хватило нескольких дней, и вот уже Паук защищается, а Сенас атакует, и до сих пор непонятно, с кем же сражаться? Где враг? Кого убивать?
– Сделайте, сколько сможете, – приказал он чародеям.
Парни не дураки, они давно поняли, что для Паука речь идет о жизни и смерти, и старались на совесть. Но два десятка ящиков за несколько часов – это для них слишком. Тут хоть на изнанку вывернись – не успеть. И все-таки уже в два часа ночи чародеи прибыли по указанным адресам. Они немедленно приступили к работе. Альгирдасу же оставалось курить и методично надираться крепким тролльим элем. Табак и алкоголь были лучшими болеутоляющими.
Впрочем, еще он мог думать. И читать, хотя последнее было непросто, поскольку в глазах с досадной периодичностью темнело, и Паук Гвинн Брэйрэ скручивался калачиком в кресле, тихо подвывая от боли. Однако даже это не портило настроения… Глупо, но так и есть. Столкнувшись с Сенасом лицом к лицу – или к лицам, большой разницы нет, – Альгирдас вновь убедился, что он сильнее упыря. Сильнее. Могущественнее. Лучше. Доведись им сражаться, и он победит.
Было бы еще с кем драться.
Но последнее соображение блекло перед опасной иллюзией, перед уверенностью в том, что если понадобится, Альгирдас убьет всех четверых. Эта опасная формулировка «если понадобится»! За долгую жизнь так и не научился различать, когда же она бывает оправдана. Дважды за последние дни он подходил к порогу, за которым смертных ожидала смерть, а бессмертных – битва. Дважды не смог заставить себя остановиться, и отступал лишь перед христианскими символами. Возможно, в третий раз, ничто не заставит его отступить.