Охотники и чудовища
Шрифт:
— Так сразу и не припомню никого, — развела руками служительница. — Наши воспитанницы редко покидают пределы обители, а если и покидают, то только под строжайшим надзором воспитательниц.
— Возможно ли тайно к вам пробраться?
— Нет, что вы! — Монахиня широко распахнула глаза. — Стены наши неприступны, ворота тщательнейшим образом охраняются…
Де Горт мысленно усмехнулся. Видимо, вариант подкупить привратницу пожилая Прийма даже не рассматривала.
— И что, в обители мужчины никогда не появляются?
— Нет, откуда же
Мэдок хотел бы услышать, что отцу Себалду было под девяносто. Но слова про молодого мужчину развеяли эту надежду и заставили с новой, яростной силой полыхнуть в душе пламя гнева.
Или, может, это была ревность? Герцог пока еще не сумел до конца в себе разобраться и понять, какие же шерты правят бал в его сердце.
— Расскажите о нем, — потребовал он, сворачивая на боковую дорожку, что вела вглубь сада.
К досаде хальдага, монахиня о священнике почти ничего не знала. Отец Себалд предпочитал не делиться с прислужницами богини историями из своей жизни. Больше слушал, чем говорил, позволяя истосковавшимся по общению с внешним миром монахиням самим вести разговоры. Какое имя носил в миру? К какому принадлежал роду? В ответ Прийма лишь разводила руками, отчего кровь в хальдаге все сильнее вскипала от ярости. Но приходилось сдерживаться и спокойным, ровным голосом, чтобы не напугать пожилую женщину, задавать вопрос за вопросом.
Обычно чести стать служителями богини удостаивались младшие сыновья знатных магических родов. Те, у которых магия почти не проявилась и которые не могли рассчитывать на наследство. По законам Харраса все богатство рода переходило к первенцам магов.
Среди хальдагов мальчики со слабо выраженным даром тоже встречались, хоть и очень редко. Сыновья в семьях Истинных и без того рождались нечасто, в основном богиня награждала Стальных дочерями, но если уж появлялись, то зачастую отличались еще большей силой, чем их родители.
— Кто его сюда прислал и почему?
— Если мне не изменяет память, отец Себалд прибыл к нам по распоряжению архиепископа Даронского, — спрятав сухие кисти в широких рукавах своего одеяния, отчиталась монахиня. — А почему именно к нам, то мне неведомо, ваше всемогущество. Его высокопреосвященство велел принять отца Себалда, мы повиновались.
Мэдок нахмурился. Архиепископ Даронский занимал в Харрасе высокое положение, был вхож во многие знатные дома, со многими старшими лордами Стального круга водил дружбу.
С каждой минутой де Горт все больше укреплялся в подозрении, что не было никакого мальчика из деревни. Зато был подосланный священник. Кем? Неизвестно. Неизвестно, кто именно действовал через Даронского. И открыто его не спросишь. Не тот это человек, которому можно задавать
Хальдаг не спеша шел по заснеженному саду, заложив руки за спину, сопоставляя скудные имеющиеся у него факты. Кто-то явно хотел, чтобы его наиной стала Филиппа. Для этого сначала «убрали» Шиллу, потом позаботились о том, чтобы он не смог выкупить подходящего возраста девушку с Чистой кровью и был вынужден обратить внимание на сиротку.
Супруги Вейтеры нуждались в деньгах и с радостью согласились отдать Филиппу. Могли ли они иметь отношение к истории со священником? Надо будет проверить.
Еще один вопрос, который не давал де Горту покоя, и не давал — это еще мягко сказано, буквально выворачивал его душу наизнанку: зачем было соблазнять Филиппу, лишать ее невинности? Явно не потому, что девчонка запала этому Себалду в душу. Наверняка имелся другой, веский и важный мотив. Должно быть, таким образом молодой священник (или кем бы он ни был) пытался привязать ее к себе, влюбить в себя, чтобы потом использовать в своих целях, как марионетку.
Использовать против него, Мэдока.
Хальдаг и сам не понял, что царапнуло сильнее: осознание, что, возможно, пригрел у себя на груди змею, готовую в любой момент укусить и впрыснуть в него яд, или предположение о влюбленности Филиппы.
Вот почему она его к себе не подпускает. Не потому, что не желает становиться его женой или асави. Она в принципе не желает становиться его, принадлежать ему, делить с ним постель.
Просто потому, что уже успела разделить ее с каким-то ублюдком.
«Найду — выпотрошу гада», — пообещал себе хальдаг.
Вслух же поинтересовался:
— Могу я осмотреть его комнату?
Если монахиня и удивилась просьбе Стального лорда, то виду не подала. Послушно кивнула и повела гостя к бесформенной серой громаде, которой представлялась обитель в наползающем со всех сторон тумане.
Как Мэдок и предполагал, осмотр кельи ничего не дал. Скромная обстановка небольшой комнаты не хранила даже следа присутствия здесь самозванца. А в том, что священник — самозванец, герцог ни минуты не сомневался.
— Он не рассказывал, где служит? Куда должен был отправиться после того, как закончил… преподавать, — последнее слово хальдаг чуть ли не выплюнул, — у вас?
— Ничего не рассказывал, ваше всемогущество, — понуро опустила голову монахиня. — Как уже сказала, отец Себалд не любил о себе распространяться.
Очень осмотрительно с его стороны.
Значит, придется искать другие пути к самозванцу и к тому или тем, кто за ним стоит. С вариантом спросить пятую наину в открытую герцог решил повременить. Пусть заговорщики, если таковые имеются (а они наверняка имеются, интуиция об этом разве только не кричала), будут уверены, что его всемогущество пребывает в счастливом неведенье. А он тем временем с девчонки глаз не спустит, будет следить за каждым ее шагом, да какое там… за каждым вздохом интриганки!