Охотники и ловцы рыб
Шрифт:
— А выглядит как гусли на длинной ручке, — не сдавалась Любава, которая в течение всего пира и без епископского поучительного выступления с трудом сдерживала свое горе, и как раз только-только отвлеклась во время пения Сольмира. — И выражение еще есть такое — "пляска святого Вита". Люди пляшут перед изображением святого Вита в день его памяти, чтобы исцелиться от болезней. И многие, я слышала, исцеляются.
— Любава! — ахнул Творимир, сидящий внизу, но недалеко от помоста. Святой Вит был одним из самых почитаемых святых в этих землях. Святовитский центральный собор в Гнезно. Святовитский кафедральный собор в Праге.
Прелат молчал. Пляску перед статуей юного мученика Вита он наверняка считал натуральным язычеством.
Но новгородка остановиться уже не могла.
— А ты знаешь, Творимир, что в здешних местах, если человек ест Великим Постом мясо, ему выбивают зубы?!
— Хотел бы я посмотреть на тех, — холодно улыбнулся Негорад, — кто попробует выбить зубы нам с Харальдом.
— Так они буду выбивать не вам, а простым поселянам, которые и защититься-то не могут.
Прелат, не удостаивая дерзкую рыжую девицу даже взглядом, молча смотрел на князя Болеслава.
— Пан Отто, — мягко сказал князь, — когда я уеду, будешь вводить свои порядки. Пока я здесь, пусть люди веселятся. Когда людям запрещают смеяться, они берутся за оружие.
Это было сказано мягко, но так властно, что даже епископ не решился возразить. Он бросил пристальный взгляд на новгородку, сидящую на почетном месте, медленно развернулся и неторопливо, с достоинством удалился, отказав в епископском благословении тем людям в зале, которые нерешительно его об этом попросили.
— Vivat, князь, — гаркнул кто-то.
— Vivat, vivat, — поддержали остальные.
Болеслав встал, качнул в знак благодарности в сторону людей в зале рог с вином, который ему подали по его знаку, и выпил его, не отрываясь. Крики еще усилились.
— Любава, а где ты хранишь свое Евангелие? — неслышно в общем шуме спросил Всеслав. — Принеси ко мне в комнату, если не хочешь лишиться. У меня есть надежный тайник.
— Они не дерзнут уничтожить такую книгу, — резко ответила Любава.
— Ты хочешь проверить?
Любава задумалась. Тот список Евангелия, который для нее привезла в Киев Марьяна, был девушке особенно дорог несмотря на дешевую деревянную, покрытую простой телячьей кожей обложку. Евангелие от Луки переписывал лично ее духовный отец, игумен Игнатий. И даже только от мысли о том, что кто-то уничтожит такую книгу, у нее заболело сердце. Она повернула голову к ждущему ее ответа рыцарю.
— Я принесу его тебе.
— Да. Я покажу тебе, куда спрячу.
После ухода епископа прежнее веселье в зале так и не возобновилось. Часть людей время от времени мрачно поглядывали на дверь, в которую неторопливо удалился не благословивший их Вроцлавский прелат. А остальные все же пытались забыть о только что произошедшем, крути не крути, скандале.
— Песенников зовите! — крикнул Вроцлавский каштелян. — Князь велит веселиться.
А рядом с каштеляном сидит как раз его сын Збигнев, — тихо сказал Любаве Всеслав.
Новгородка посмотрела на темнорусого, кудрявого парня с глубокими серыми глазами и закрученными усами над красиво очерченным ртом. Збигнев, замерев, рассматривал сидящую недалеко от него Ростилу. Та и вправду была дивно хороша даже при взгляде сверху вниз, с помоста в зал. Ей шло и светлое зеленое платье глубокого оттенка с золотой тесьмой по вороту и широким рукавам, и изумительный головной убор замужней женщины, только-только появившийся в этих землях, который женщина рискнула надеть, не имея полного права на него. Убор состоял из легкого головного покрывала, не скрывавшего волос надо лбом, закрепленного на голове тонким обручем; и широкой, удерживающей покрывало, ленты, обхватывающей подбородок снизу и подчеркивающей красивый овал лица молодой женщины. Впрочем, у старой женщины такой головной убор просто создал бы красивый овал лица и скрыл бы большинство морщин на шее. Ясно было, что входящее в моду покрывало на голову с лентой под подбородком ждет большое будущее. Светлые волосы муромской красавицы, перевитые
Появились песенники и заиграли нечто протяжное.
— Больше ничего интересного не будет, — проворчал Болеслав. — Всеслав, бери свою невесту, пойдем поговорим. После мне будет недосуг.
Любава с тревогой посмотрела на жениха. Тот выглядел совершенно спокойным. Один песенник в зале запел что-то по-латыни. Дескать, мы и так можем. Какую игру пане закажут, такая и будет. Любава осторожно выбралась из-за стола и ухватилась за локоть Всеслава. Другой рукой она придерживала подол непривычно длинного для нее одеяния. Нормальные славянские рубахи были куда короче, да и значительную часть своего времени Любава проводила вообще в портах. Всеслав слегка улыбнулся, вспомнив незабываемые слова Сольмира, вынудившие его невесту постоянно держаться за руку жениха. Перед узкой темной лестницей в княжеские покои Любава замерла в нерешительности. Отрок с факелом шел впереди князя Болеслава, следом за князем по лестнице начал подниматься Всеслав. Шедшая последней Любава в темноте наткнулась на первую высокую, почти до ее колен ступеньку. Всеслав обернулся и подал руку. Новгородка окончательно забыв о всех приличиях, ухватилась за предложенную руку, подняв подол неудобного платья до колен. Все равно подниматься было трудно. На последних ступеньках Всеслав попросту обхватил невесту двумя руками за тонкую талию, поднял и поставил на площадку на верху лестницы. Любава облегченно перевела дыхание.
— Хор-рошая лестница, — удовлетворенно сообщил князь, от порога своих покоев наблюдая, как молодые держатся друг за друга. — Только надо быть смелее, Всеслав, — добавил он рыцарю тихо и проследовал в свои покои. Жених с невестой молча вошли вслед за ним. Любава закрыла дверь за собой.
Темные покои князя освещались множеством свечей на поблескивающих золотом подсвечниках. Болеслав уверенно прошел в полумраке к огромному креслу с высокой резной прямой спинкой и резными подлокотниками, не спеша сел на подушку, лежащую на сиденье кресла.
— Ну, рассказывайте, — добродушно сказал он, — как вы познакомились.
— Любава была послухом князя Ярослава в Муроме. Там и познакомились.
— Аа-а. То есть князь захватил святилище, а ты — его родственницу. Неплохо. Хоть какой-то выигрыш в этой истории. И неплохой, если обстоятельно подумать.
Всеслав решил, что лучше помолчать. Любава, понятное дело, тоже промолчала. Болеслав внимательно разглядывал неловко замерших перед ним жениха с невестой.
— Всеслав, я много раз тебе говорил, чтобы ты выбрал для себя что-нибудь одно, — наконец заговорил князь с откровенной грустью в голосе. — Язычники тебе не нравятся, христиане тебе не нравятся. Ты идешь по жизни самым тяжелым путем. Нужно выбрать хоть кого-нибудь и закрыть глаза на недостатки. Иначе как ты будешь жить? Куда я тебя только не посылал. Все не так?
Всеслав молчал, скрестив руки на груди.
— Пока я правлю польской землей, у тебя есть защита. Но после меня что ты будешь делать? А? Невеста твоя мне нравится. Горячая ты девица, Любава. Ишь, как самого пана Отто высмеять пыталась.
— Я не высмеивала епископа, — вспыхнула Любава. — Но как вы могли доверить душу своего народа немцам?! Как можно было отдавать христианскую проповедь миссионерам из Магдебурга? Чему они учат людей? Тому, что новые святые защитят их от болезней и горя? Тому, что властителям христианство поможет объединить землю? И все?! Какой христианской любви можно ждать от людей, в языке которых славянин и раб обозначаются одним словом "sclave"? От тех людей, которые сами никогда не читали Евангелие, потому что греческий и латынь они не знают, а славянский перевод презирают.