Охотники на фазанов
Шрифт:
Она не ответила, а только продолжала смотреть в окно на помпезные ветшающие здания.
— Кристиан просит прощения за то, что так с тобой обошелся. Спрашивает, не хочешь ли ты перевестись в частную клинику. С ребенком ведь все в порядке?
Кимми бросила на Бьярне сердитый взгляд, заставив его опустить глаза. Он же прекрасно понимал, что не имеет права задавать ей такие вопросы!
— Скажи Кристиану, что больше я не позволю ему тронуть ни меня, ни того, что мне дорого. Ты понял?
— Кимми, ты же знаешь Кристиана! От него так просто
Бьярне попытался изобразить нечто похожее на смех Кристиана, но попытка не удалась, и Кимми ему не поверила. Кристиан никогда не смеялся над тем, что представляло для него угрозу.
— А на кого еще ты могла опереться, если у тебя даже нет адвоката? Друзей у тебя нет, никого, кроме нас, и мы все это знаем. — Бьярне дотронулся до ее локтя, но она отстранилась. — Мне кажется, лучше бы ты сказала, где коробка. Она у тебя в доме?
— Ты что, считаешь меня за слабоумную? — Она резко обернулась к нему.
Было видно, что он поверил.
— Скажи Кристиану, что если он от меня отстанет, вы можете спокойно продолжать заниматься чем хотите, меня это не волнует. Я беременна, Бьярне. Неужели же вы до сих пор не сообразили? Пойми, если вещи из коробки выплывут на свет, для меня и ребенка в этом тоже не будет ничего хорошего. Коробка у меня лежит на самый крайний случай, когда не будет другого выхода.
Вот последнего, наверное, лучше было не говорить — про крайний случай и безвыходное положение. Для Кристиана это была самая большая угроза.
После визита Бьярне она перестала спать по ночам. Всю ночь держалась настороже, прикрыв одной рукой живот, а другой сжимая шнурок срочного вызова.
В ночь на второе августа он явился, одетый в белый халат.
Кимми задремала буквально на секунду, а проснулась, когда он уже зажал ей рот ладонью, а грудь придавил коленом.
— Кто знает, куда ты скроешься, когда тебя выпишут? — прямо сказал он. — Мы хоть и приглядываем за тобой, но кто ж тебя знает! Скажи, где эта коробка, и тебя не тронут.
Она ничего не ответила.
Он сильно ударил ее в низ живота. Кимми по-прежнему молчала, и он стал бить снова и снова, пока у нее не начались схватки, ноги задергались и затряслась кровать.
Он убил бы ее, если бы не повалился стул, стоявший рядом с кроватью. В глухой ночной тишине грохот показался чудовищно громким. Если бы палату не осветили вдруг фары кареты «скорой помощи» и он не очутился бы, как голый, во всем своем подлом убожестве. Если бы она вдруг не запрокинула голову и не лишилась чувств.
Если бы он не подумал, что она уже умерла.
Кимми не стала сообщать портье, что покидает отель насовсем. Оставив чемодан, взяла с собой только сумку, где
Стоял ясный осенний день, и электричка, была битком набита радостной малышней с воспитательницами. Может быть, они возвращаются после похода в музей, а может, направляются в парк Дюрехавен. Вечером малыши вернутся к родителям разрумянившиеся и полные впечатлений от осенней листвы и оленьего стада, пасущегося в окрестностях охотничьего замка Эрмитаж.
Когда они с Милле по-настоящему заживут вместе, у них все будет еще лучше, чем здесь. Там, на небесах, в царстве божьем, среди вечной красоты, они будут глядеть друг на друга и улыбаться.
Во веки веков.
Кимми несколько раз кивнула сама себе, устремив взгляд через казарменную постройку станции «Сванемёллен» в направлении больницы «Биспебьерг».
Двенадцать лет назад она встала с больничной койки, взяла ребеночка, который лежал, прикрытый простынкой, на стальном столике в изножье кровати. Только на минутку ее оставили одну в палате: у какой-то женщины начались роды и протекали с тяжелыми осложнениями.
Кимми оделась и завернула ребеночка в пеленку. Побывав в гостинице «Англетер» у отца, подвергшего ее такому унижению, уже через час она направлялась в Ордруп, тем же путем, что и сейчас. Тогда она хорошо понимала, что дома ей нельзя оставаться. Эти люди явятся за ней туда, и в следующий раз все кончится совсем плохо.
Но она также понимала, что ей крайне необходима помощь, потому что кровотечение продолжалось и боль внизу живота была странной и очень страшной.
Она хотела попросить у Кассандры еще денег.
В тот день она в очередной раз почувствовала, что могут с ней сделать люди, у которых имя начинается на букву К.
Со злобным выражением на лице Кассандра сунула ей в руку две тысячи. Две тысячи от нее и десять от отца — вот что получила Кимми от Кассандры и Вилли К. Лассена, своего так называемого отца. А этого было совсем недостаточно.
А потом ей было сказано убираться из дома. Истекая кровью и прижимая к себе сверток, Кимми вышла на улицу и сказала себе: настанет день, когда все, кто над нею глумился и втаптывал в грязь, за это заплатят.
Сперва Кристиан и Бьярне. Затем Торстен, и Дитлев, и Ульрик, и Кассандра, и отец.
И вот она впервые за много лет подошла к дому на Киркевей. Здесь все оставалось как всегда. Наверное, по воскресеньям колокола на холме, как и прежде, созывают добропорядочную зажиточную публику на церковную службу, здания на улице всем своим видом кичливо кричат о богатстве хозяев. Дверь, как и раньше, закрыта для непрошеных гостей.
Когда Кассандра отворила, Кимми сразу вспомнила не только это законсервированное лицо, но и выражение, которое привычно появилось на нем при виде падчерицы.