Охотники за алмазами. Открытие века
Шрифт:
— С жильем плохо, нету его у нас. Придется искать частные.
На следующий день Далманов ходил с землеустроителем, и тот отводил на берегу Оби возле речного вокзала участок земли под будущий причал, складские помещения, под буровую… Место геологам отвели за поселком, за речушкой Саймой, впадающей в Обь. Речушка махонькая, почти ручей, а овраг промыла глубокий. Видать, в половодье показывает свой характер.
Сразу ожил пустынный берег Оби, когда пришли баржи. Началась разгрузка. Каждый превратился в грузчика. И Фарман Далманов трудился вместе со всеми: толкал, поднимал, тянул…
Чуть ли не все население Ургута
Секретарь райкома не бросал слов на ветер. На подмогу геологам прибыли местные. Они сразу включились в разгрузку. Скатывали бочки, носили ящики, трубы… Особенно долго пришлось повозиться с насосом буровой установки. Стальная махина весила почти двадцать тонн. Ее тянули волоком по глинистому, заросшему бурьяном берегу вверх. Трактор натужно гудел, выдыхая в низкое небо сердитые сгустки черного дыма. Трос натягивался и звенел. Из-под колес трактора комьями летела земля. А стальную махину насоса со всех сторон облепили люди и, багровея от натуги, помогали трактору сдвинуть громадину с места.
— Раз, два… взяли!.. Еще раз… взяли!..
Трактор отползал назад и снова рвался вперед, натягивая стальной трос. Тяжелый насос, наконец, двинулся с места и медленно пополз вверх, оставляя на земле широкий распаханный след.
— Давай! Давай!..
А потом перетаскивали лебедку. С ней тоже пришлось повозиться. По тяжести лебедка почти не уступала насосу. Остальные грузы пошли легче.
Вокруг будущей буровой темнела тайга. У костров хлопотали хозяйки. Оранжевые языки лизали ведра, в которых варился обильный ужин. Аппетит сегодня у всех волчий. А разгрузке не видно конца. Сбиты в кровь руки, ноет спина, растянуты сухожилия.
— Давай! Давай! Шевелись, ребята!
Августовский день кончился быстро. Солнце нырнуло в розовые воды Оби, обласкав последним светом низкие насупленные тучи. Осенний вечер поспешно обволакивал все вокруг густыми сумерками и влажной прохладой. А потом пошел мелкий дождь… Послышался приглушенный детский плач… Мужчины спешно разбивали палатки. Кто-то подал спасительную идею:
— Занимай речной вокзал, все одно пустой!
Дощатое строение на берегу, наверное, за все время своего существования никогда не видело столько народу. Начальник пристани, он же по совместительству и сторож, отказался отпирать двери:
— Не могу дозволить!.. Нету такого приказу!
Далманов попытался было втолковать речнику, что у них дети и женщины мокнут под дождем, но тот и слушать ничего не хотел. Тогда Фарман отдал распоряжение:
— Сорвать замок!
— Ответите по всему закону! — не унимался горластый речник. — Это порча имущества!
— Купим завтра новый замок и петли купим. Только замолчи, пожалуйста!
— Слушай, товарищ хороший, — Перекиньгора взял речника за грудки и чуть приподнял. — Топай живо к своей старухе, а то мы и твою хату оккупируем. Мы народ отчаянный!
На следующее утро неугомонный речник заявился в райком партии и требовал, чтобы его «допустили к первому». Начальник пристани пришел с жалобой на геологов.
— Навалились ордой! Имуществу вред нанесли, замок сорвали. Цыганский табор,
Василий Павлович выслушал речника. Он понимал безвыходное положение прибывших и в то же время разделял возмущение человека, отвечавшего за речной вокзал.
— Ты вот что, Никанорыч. Составь-ка акты по нанесенному ущербу, мы все до копеечки с них взыщем. Ну, а выгонять геологов некуда, пусть они недельку временно побудут там.
Но временное жилье в речном вокзале, продуваемом всеми ветрами, затянулось до весны. Далманов все усилия направил на то, чтобы обеспечить жильем людей. Снимали частные комнаты и углы, рыли утепленные землянки, рубили лес для складских помещений… А на пристани разместилась контора нефтеразведчиков. Кабинетом Далманова стала «курительная комната». Впрочем, она действительно была курительной, когда по вечерам в ней собирались техники, бригадиры и нещадно дымили. В просторном «зале ожиданий» расположились отдел труда и бухгалтерия. Железная круглая печка стояла посредине, и коленчатая труба выходила в окно. Печь постоянно топили, однако в «зале ожидания» было чуть теплее, чем снаружи. А в «комнате матери и ребенка» расставили столы геологи — мозг партии.
Лишь ранней весной, когда выстроили первые семь жилых домов, взялись сооружать контору…
Сейчас, оглядывая с птичьего полета расстраивающийся Ургут, Далманов тщетно выискивал ту неказистую пристань речного пароходства, первое пристанище геологоразведчиков, и не мог найти. Ее просто уже не было. Берег изменился и меняется. Сплошные стройки. И кажется, в стороне от прежней пристани высится в лесах новое здание речного вокзала. Кирпичное. Теперь там и зимою будет тепло. И еще почему-то вспомнилось, как своими силами строили цех для мастерской, как искали пристанище для жилья Дмитрию Ионычу Власеску, старшему механику. Тот приехал с женою и тремя детьми. А семейным не очень-то легко было отыскать комнату, снять угол. Почти две недели семья механика ютилась в палатке. Фарман вспомнил, как однажды прибежал улыбающийся старший механик:
— Нашел место, начальник! Скоро в гости позову.
— Снял комнату?
— Ничего такого! Никто не пускает. Но я нашел хорошее место. Только небольшой ремонт надо и шик-блеск навести. Жить можно!
Как потом выяснилось, старший механик присмотрел заброшенную полуразвалившуюся кузницу…
Дмитрия Ионыча он встретил еще в Кузбассе, когда прибыл после окончания института в геологоразведочную партию. Далманов невольно обратил внимание на рослого, плечистого человека с черными усиками и с южной, нездешней смуглостью лица. И еще бросились в глаза накачанные мышцы — было видно, что человек этот довольно долго занимался спортом: то ли тяжелой атлетикой, то ли борьбой, а может, и натягивал боксерские перчатки. Не оттого ли шрам на левой брови? Говорил он с акцентом, и Далманов не мог определить, с каким именно. Фарман спросил у главного геолога, показывая глазами на механика:
— Скажи, пожалуйста, кто он по национальности? Никак не могу отгадать.
— Дмитрий Ионыч? Он румын.
— Румын? — удивился тогда Фарман, впервые встречая «заграничного» человека, специалиста, трудягу, да еще не где-нибудь, а в такой глуши.
— Самый настоящий румын. Наш доктор по машинам. Профессор!
Вскоре Далманов сам убедился, что Дмитрий Ионыч действительно доктор по машинам. Забарахлил один из дизелей. С него, еще пышущего жаром, стянули металлическую рубаху. Двое ремонтников полезли внутрь и сосредоточенно копались в сердце машины. Чертыхаясь, они никак не могли отыскать повреждение.