Охотники за черепами
Шрифт:
В 1899 году де Бай вновь посетил Красноярск и дважды совершил экскурсию на Афонтову гору. Его археологические сборы, как и в первый раз, отличались 6ольшим разнообразием и обилием. Кроме того, он побывал в Минусинске, где познакомился с самым богатым из сибирских музеев, откуда Савенков, «его усердный сотрудник», был направлен в 1892 году на международный конгресс в Москву. Результатом поездок де Бая в Сибирь стали несколько статей и книга, в которой подробно рассказывалось о работах на Енисее.
Известно, что де Бай весьма скептически относился к палеолиту, открытому в европейской части России к 90-м годам прошлого века. Он считал недостаточно разработанными вопросы геологической и палеонтологической датировки палеолитических
Де Бай выделил среди орудий из Сибири «формы, типичные для западноевропейских находок», и оценил это как «факт большой важности». «Они (то есть изделия. — В. Л.) имеют форму, хорошо известную по находкам во Франции в индустриях периода палеолита. И далее уточнял: «Они представляют индустрию, которую мы обозначаем на Западе как характерную для так называемой эпохи мустье». Причем «точные формы примитивным орудиям» палеолитический человек в Сибири придал, несмотря на «довольно трудное для обработки сырье» — кварцит.
Де Бай становится настоящим популяризатором выдающегося открытия Савенкова на Енисее. В Музее естественной истории в Париже барон организовал выставку археологических находок, обнаруженных на Афонтовой горе и в ряде других мест в окрестностях Красноярска. Ее посетили видные французские ученые, о том числе члены Антропологического общества и видные археологи Капитан и де Месниль.
Французский палеонтолог Годри специально занимался определением многочисленных костей, найденных де Баем на Афонтовой горе. Заключение его не противоречит выводам Савенкова: в толщах Афонтовой юры залегает «допотопная фауна» — мамонт, носорог, северный олень!
Летняя выставка де Бая в музее способствовала широкому ознакомлению французских специалистов каменного века с открытиями Савенкова в Сибири. Палеолитические изделия из Красноярска поразили всех своей архаичностью и примитивизмом. Недаром Капитан, сравнивая сборы де Бая на склонах Афонтовой горы с европейскими находками палеолита, не употребляет для их датировки иного хронологическою подразделения, чем мустье.
Де Бай предпринимает, кроме того, еще один важнейший шаг для ознакомления ученого мира Европы с находками Савенкова — он выступает в Париже перед членами Французской академии наук со специальным сообщением о выдающемся значении его открытия на Енисее, сопровождая рассказ демонстрацией фотографий каменных орудий Афонтовой горы. В восторженном и темпераментном докладе де Бай характеризовал сообщение Савенкова па конгрессе в Москве как «лучшее украшение», «истинный его научный центр». Работы Савенкова на Енисее, по его словам, «открывают новую эру в исследованиях о начальном периоде существования человека и там, где предполагалась его колыбель. Эта новая эра будет плодотворна благодаря добросовестным работам, для которых господин Савенков столь блестяще проложил дорогу».
Де Бай высоко оценил энтузиазм, преданность делу и огромный труд Савенкова, вложенный в изучение палеолита Сибири. За открытие его сибирскому труженику «ученые мира должны выразить признательность». Он также подчеркнул необыкновенную скромность исследователя, которая, по его словам, «столь же велика как велики его заслуги».
В следующем же издании труда «Доисторическая жизнь» Габриэля де Мортилье, отца научного палеолитоведения, непререкаемого
А что Савенков? Он остался таким же скромным, когда по обстоятельствам службы ему пришлось покинуть Сибирь, большую часть коллекций, собранных на любимой Афонтовой горе, он решил передать в дар Академии наук. В архиве Института этнографии хранится большой разлинованный лист бумаги, пожелтевший от времени. Наверху его надпись: «В Императорскую Академию наук. Заявление И. Т. Савенкова». Далее следует текст, написанный рукой Ивана Тимофеевича. Он пишет, что приносит в дар академии без каких-либо вознаграждений все свои коллекции по палеолиту. Основной мотив, побудивший его совершить подобный шаг, заключается в том, чтобы коллекции эти «не затерялись и чтобы их временами выставляли».
История третья
Один шанс из миллиарда
Мы обращаемся к будущему.
Нынешнее поколение скажет: это сумасбродство.
Будущее поколение скажет: быть может.
Рудольф Вирхов сделал широкий приглашающий жест беспредельно радушного и гостеприимного хозяина. Сегодня, 14 декабря 1895 года, он имеет на это право не только потому, что все давно привыкли видеть его в роли участника модных теперь в городах Европы диспутов, связанных с туманными и щекотливыми проблемами происхождения человека. Почетное председательское место на собрании Берлинского общества антропологии, этнографии и первобытной истории занял несколько мгновений назад именно он, профессор Рудольф Вирхов, знаменитый патологоанатом, антрополог, врач и к тому же действительный тайный советник императорского величества.
Когда знаменитость, по привычке слегка запоздав, появилась в зале заседаний общества, свободным было только председательское кресло: сегодняшнее собрание привлекло на редкость многочисленную аудиторию. В первом ряду сидели седовласые старцы — почетные члены общества и благотворители, далее расположились те, кто составлял ученый цвет собрания, — анатомы, зоологи, палеонтологи и, конечно, археологи… В проходах стояли гости, в основном студенты и гимназисты.
К столу широким шагом приближался высокий стройный человек средних лет. Его лицо, слегка утомленное, но сосредоточенное и решительное, не могло не привлечь внимания: высокий лоб, энергичные складки около уголков губ, прикрытые коротко подстриженными седоватыми усами, строгие, слегка настороженные глаза, взгляд оценивающий и немного насмешливо-критический. Вирхов внутренне поежился, когда их глаза на мгновение встретились, но тут же взял себя в руки и благосклонно кивнул головой: можно начинать!
«История поистине повторяется», — с усмешкой подумал Вирхов и еще раз взглянул на трибуну докладчика, как будто и в самом деле хотел убедиться, что за ней стоит не Иоганн Карл Фульротт, а новый его оппонент с новым черепом обезьяночеловека: Евгений Дюбуа.
Докладчик между тем с трудом откашлялся (эта противная берлинская зима с ее холодом свалит, наверное, его в постель!) и внимательно посмотрел в зал.
Позади заседания ученых обществ разных рангов вплоть до международных конгрессов в Лондоне и Париже, Эдинбурге и Дублине, Лейпциге и Иене… Теперь вот Берлин. И снова Дюбуа собирается с яростью и непреклонностью фанатика отстаивать то, что стало благодаря все той же безграничной убежденности главным событием его жизни. Какие надо найти слова, чтобы затронуть не только мозг, но и душу слушателей?