Охотники за Костями
Шрифт:
Лошадь Сциллары шла сразу за лошадью Геборика, немного слева. За ней ехала Фелисин. Сциллара бранилась и все сильнее беспокоилась, потому что мухи окружили всадников, погасив свет — как будто наступила полночь; их жужжание превращалось в слова, и слова эти тысячами ножек щекотали ее мозг. Она едва удерживалась от вопля…
Ее лошадь закричала в агонии, а снизу клубилась пыль, поднимаясь и находя форму.
Ужасный влажный звук, хруст — между лопатками лошади показалось что-то длинное, острое, из раны хлынула
Она увидела, что лежит на ковре из хитиновых шкурок мертвых мух; копыта лошади Геборика били воздух над ней — животное визжало от боли, заваливаясь на левый бок — нечто с рычанием скользнуло с умирающей лошади — полосатая шкура, по-кошачьи текучие движения…
И фигуры словно ниоткуда возникли в клубах пыли, взмахивая кремневыми лезвиями — звериный вой — на землю широкими полосами полилась кровь — ее мгновенно облепили мухи — мечи рубили, резали, вонзаясь в плоть — режущий ухо вопль, все повышавшийся в тоне, воспламенение гнева и ярости — нечто ударилось в нее, когда Сциллара попыталась встать на колени. Она оглянулась. Рука в тигровую полоску, отсеченная прямо между плечом и локтем; рука, вспышка вялой, умирающей зелени среди мушиных полчищ.
Сциллара встала, шатаясь, чувствуя боль в животе, задыхаясь — насекомые забили рот при невольно глубоком вздохе.
Рядом показалась какая-то фигура: поднят длинный каменный меч, сухое мертвое лицо повернуто к ней… лезвие дернулось, вонзилось, как пламя, в грудь Сциллары, зазубренный край пересчитал ребра и прошел под ключицей, вырвавшись наружу у лопатки.
Сциллара опустилась на землю, на спину, почувствовав, как тело соскользнуло с меча.
Привидение снова пропало в облаке мух.
Она слышала лишь жужжание, видела лишь хаотический рой, сгустившийся над раной в груди, из которой брызгала кровь — как будто мухи стали кулаком, и он рвался внутрь нее. Проник…
Резак не успел среагировать. Налет пыли и песка, и голова коня вдруг пропала; кровь струями рванулась из артерий, словно надеясь догнать отсеченную голову. Передние ноги подогнулись, обезглавленное животное упало.
Резаку удалось высвободиться, вскочить на ноги в мальстриме мух.
Рядом появился кто-то — он отскочил, выхватив нож и резанув, блокировав удар изогнутого кремневого меча — скимитара. Лезвия столкнулись, и меч врага просто прошел сквозь нож Резака — сила удара казалась необоримой…
Он смотрел, как лезвие входит в живот, смотрел, как оно выходит… и за ним выпадают кишки.
Схватив их обеими руками, Резак упал — жизнь покинула его ноги. Он неверующе взирал на массу в ладонях… повалился на левый бок, свернулся клубком вокруг непоправимой раны…
Пропал слух. Только собственное дыхание, и мушиный зуд… Мухи сомкнулись, как будто заранее знали, что тут случится…
Нападающие возникли из пыли справа от Серожаба. Дикая боль — громадный халцедоновый
В тускнеющих глазах мелькнула последняя сцена, зернистая от страдания и мух. В пяти шагах широкоплечая звероподобная тварь, едва ли не одни кожа и кости, переступает через левую лапу Серожаба, а она дергается сама по себе. Входит в мушиный рой.
— Неудовольствие. Не могу больше прыгать.
Едва он соскочил со спины лошади, как два каменных меча дотянулись — один вонзился в плоть, отрубив руку, второй прошел сквозь грудь. Горло Геборика заполнил звериный рев. Он отчаянно изогнулся, пытаясь освободиться от пронзившего тело лезвия. Оно следовало за ним, нанося раны, перерубая ребра, протыкая легкие, печень — и наконец выйдя из бока в сопровождении осколков, брызг крови и мяса.
Дестриант упал и покатился по земле; рот наполнился горячим, кровь брызнула на песок.
Два Т'лан Имасса поспешили туда, куда он упал. Их мечи были покрыты ошметками плоти.
Геборик смотрел в их безжизненные, пустые глазницы, созерцал, как немертвые снова и снова рубят его тело. Созерцал, как клинок движется к лицу, вонзается в шею…
Голоса — мольбы, далекий хор отчаяния и страха — он больше не может слышать их, все эти души из поглощенного нефритом водоворота, всё более и более отдаляющиеся — "говорил же я, не ждите меня, несчастные создания. Видите наконец, как легко меня сломить?
Я слышал мертвых, но я не смог служить им. Я жил, ничего не создавая".
Сейчас он ясно вспоминал — один ужасный нескончаемый миг — вечность — тысячи образов — как много бесполезных поступков, пустых деяний — как много лиц — это те, для кого он ничего не сделал. Боден, Кульп, Паран, Л'орик, Сциллара… Блуждания в чужих странах, в садах, ставших усталой пылью на жестоком, сожженном солнцем ветру — лучше бы он умер в рудниках Черепной Чаши. Не было бы всех измен. Фенер сидел бы на троне. Отчаяние душ в нефритовых тюрьмах, свободно летящих сквозь Бездну, о, это устрашающее отчаяние — оно могло бы оставаться не услышанным, не замеченным — и тогда не было бы фальшивых обещаний спасения.
Боден не медлил бы в попытках освобождения Фелисин — "о, я не сделал ничего, достойного уважения, за всю долгую жизнь. Призраки рук, вы создали лишь иллюзию контакта — ни благословения, ни спасения тем, кого вы осмелились касаться. Возрожденные глаза с кошачьим зрением — вы тускнеете, в вас видно лишь то, что каждый охотник видит в очах убитой жертвы".
Так много воинов, великих героев — хотя бы в своих собственных глазах — так много людей бросалось за Тричем, превратившимся в тигра — гиганта… они ничего не знали об этом звере. Они желали победить его, встать над трупом, заглянуть в тусклые очи, надеясь схватить нечто… хоть что-то… величие, восторг… и вобрать это в себя.