Охотники за микробами
Шрифт:
– Придумал! — сказал, наконец, Вальтер Рид. — Вот что я с ним сделаю!
Рядом с омерзительным домиком № 1 был выстроен другой домик, названный домиком № 2. Это был очень славный и уютный домик! Окна в нем были сделаны в стене, противоположной двери, так что он все время проветривался приятным сквознячком. В нем было прохладно. У стены стояла чистенькая койка, накрытая продезинфицированной постелью. Это был здоровый, гигиенический домик, в котором мог бы прекрасно поправиться даже чахоточный больной. Внутреннее помещение этого домика, от пола до потолка, было разгорожено пополам тончайшей проволочной сеткой, через которую не мог бы пробраться самый крошечный комар.
21 декабря 1900 года, ровно в 12 часов дня, Джон Моран (которому присвоена была почетная роль морской свинки в
В одной ночной сорочке и прямо из ванны, Моран вошел в эту маленькую уютную комнату и лег на койку. Через минуту над его головой послышалось назойливое жужжание, через две минуты он получил первый укус, через тридцать минут он был ужален уже семь раз, будучи лишен при этом даже удовольствия прихлопнуть этих противных комаров... Вспомните господина Золя, которого так мучил Грасси. У него, конечно, тоже были неприятные минуты, но все, чем рисковал Золя, — это небольшая атака малярии и добрая доза хинина для ее прекращения. Но Джон Моран! Ну чем он, в сущности, отличался от настоящей морской свинки? В 4 часа 30 минут того же дня он снова был здесь для получения укусов, а на другой день еще раз пришел докормить голодных самок, которые не добрались до него накануне. В другой половине этого домика, отделенные от Морана и комаров только тонкой сетчатой перегородкой, лежали двое других ребят, спокойно проспавших в этом домике восемнадцать ночей.
Что же случилось с Мораном?
В рождественское утро 1900 года он получил, наконец, долгожданный подарок: голова его трещала, как под ударами молота, глаза воспалились и не могли смотреть на свет, кости ныли. Плохую шутку сыграли с ним комары в домике № 2, несколько дней смерть витала над его головой, но Моран был спасен, чтобы прожить остаток жизни в полной неизвестности...
Так Моран добился, наконец, исполнения своего желания «в интересах науки и во имя человечества»!
Таким образом, он, вместе с Фоком, Джернеганом, Куком и др., доказал, что грязный, зачумленный домик (без комаров) был безопасен, а чистенький домик (с комарами) был опасен, да еще как опасен! Таким образом, Вальтер Рид получил, наконец, ответы на все свои дьявольские вопросы и мог написать своей старомодной прозой:
«Основным фактором заражения жилища желтой лихорадкой является присутствие в нем комаров, кусавших ранее желтолихорадочных больных».
Это было так просто. Это было истиной. В этом было все! И Вальтер Рид писал своей жене:
«Двадцать лет я мечтал о том, чтобы когда-нибудь что-нибудь сделать для облегчения человеческих страданий. И мои мечты осуществились! Тысячи пожеланий к Новому году!.. Я слышу, как идут двадцать четыре трубача, торжественным маршем провожая уходящий год!»
Эти славные трубачи, эти громкие звуки марша провожали честного искателя Джесса Лэзира и страшное пугало желтой лихорадки, которую можно было теперь стереть с лица земли... Они дули в свои трубы, эти славные музыканты, чтобы воспеть печальную судьбу, ожидавшую эту маленькую комиссию после коротких часов триумфа...
Но вот в Хабану нагрянули люди со всех концов мира с бурными приветствиями по адресу Вальтера Рида, и тут же начались нескончаемые заседания, дискуссии и споры наехавших ученых. Уильям Крофорд Горгас (тоже вполне безупречный человек) пустился по канавам, сточным ямам и цистернам Хабаны, объявив беспощадную войну комару stegomyia, и через девяносто дней в Хабане не было ни одного случая желтой лихорадки, она была совершенно очищена от нее — впервые за последние двести лет! Это было почти чудом! Но тут объявилась группа ученых профессоров и важных бородатых врачей из Европы и Америки, начавшая во все совать нос, расспрашивать, критиковать, и в одно прекрасное утро пятнадцать этих скептиков собрались в комариной лаборатории Рида.
– Все эти эксперименты, конечно, чрезвычайно
В этот момент неожиданно свалилась кисейная покрышка со стеклянного сосуда с комариными самками (конечно, это произошло чисто случайно!) и страшные stegomyia, наполнив комнату, с жужжанием стали носиться вокруг, устремив кровожадные взоры на высокомудрых ученых. Вмиг испарился скептицизм! К черту полетели сомнения! Вон из комнаты бросились высокие служители науки, с треском упала стоявшая перед дверью ширма! Так была велика сила их внутренней уверенности в правоте Вальтера Рида... (Кстати, надо сказать, что как раз в этом сосуде комары были не заражены.)
И вот Уильям Крофорд Горгас и Джон Гитерас, крупнейший на Кубе специалист по желтой лихорадке, достаточно убежденные опытами в лагере Лэзира, стали строить широкие планы практического применения этих опытов, остроумные, но, к сожалению, слишком опрометчивые планы.
– Знаменательно то, — рассуждали Горгас и Гитерас, — что среди экспериментальных больных в лагере Лэзира не было ни одного смертного случая. Все они дали типичную картину желтой лихорадки, но все поправились, может быть, это потому, что Рид так быстро укладывал их в постель.
И они решили продолжать игру с огнем.
– Мы будем прививать прибывающим иммигрантам легкую форму желтой лихорадки, ведь это совершенно безопасно: они переболеют и иммунизируются.
Вот какие планы они затевали, вместо того чтобы просто и легко уничтожить желтую лихорадку путем войны со stegomyia, который отнюдь не скрывается в потайных местах, а является вполне домашним комаром.
– Одновременно мы сможем также подтвердить выводы Рида, — рассуждали Горгас и Гитерас.
Явились иммигранты, люди темные и невежественные. Внимательно выслушали, — им сказали, что это совершенно безопасно. Семь иммигрантов и молодая храбрая американская сиделка подверглись укусам ядовитых stegomyia. Из этих восьми зараженных двое иммигрантов и молодая храбрая американская сиделка вышли из госпиталя, застрахованные от повторного заболевания желтой лихорадкой, застрахованные от всех мирских горестей и забот... Они вышли из госпиталя ногами вперед, под медленные звуки похоронного марша... Что за тонкий искатель был Вальтер Рид, но как ему чертовски везло с опытами в лагере Лэзира!..
В Хабане поднялась паника, простой народ заволновался, и что можно было ответить этому народу — ведь человеческая жизнь священна! Но тут выступил на сцену младший военный хирург Джемс Кэрроль, суровый искатель и солдат по натуре, — он только что вернулся в Хабану для разрешения кое-каких академических вопросов...
«Мы можем теперь совершенно уничтожить желтую лихорадку, ибо выяснили, как она передается от человека к человеку, но чем вызывается желтая лихорадка?»
Вот какой вопрос поставили перед собой Рид и Кэрроль, и можно, конечно, считать этот вопрос чисто академическим, но я поставлю его несколько иначе: стоило ли заплатить человеческой жизнью (хотя бы испанского иммигранта) за получение ответа на этот вопрос? Что касается меня, то я затруднился бы ответить: да или нет. Но Рид и Кэрроль сказали: «Да!» Начавши эту работу, как солдаты, выполняющие приказ, как гуманисты, рискующие своей шкурой для спасения человеческих жизней, они уже были отравлены ядом искания истины, одной только холодной истины. Они были ослеплены сиянием славы, которая венчает отважных завоевателей неизвестного...
Они были твердо убеждены в том, что тут не было никакой видимой бациллы, никакого микроба, которого можно рассмотреть через самые сильные микроскопы, они искали такого зародыша в печени людей и в легких комаров — и безрезультатно. Но тут представлялись иные возможности — чудесные возможности существования нового вида зародыша, сверхмикроба, недоступного самым сильным линзам, обнаружившего свое существование только убийствами с помощью какого-то страшного, таинственного яда. Такова должна была быть природа зародыша желтой лихорадки. Старый Фридрих Лёфлер — знаменитый усач нашел уже нечто подобное при заболевании телят ящуром. И теперь Рид с Кэрролем собрались доказать, что микроб желтой лихорадки относится к тому же субмикроскопическому миру.