Охотники за сказками
Шрифт:
— Успеха тебе! — негромко, но с чувством произносит дедушка. И вместе с пожеланием в его словах звучит глубокая благодарность.
Закончив разговор с Тумановым, он обращается к нам:
— Значит, Гулливую поляну хотите отыскать?
Он прикидывает что-то в уме. Скрывая лукавинку в глазах, хмурит брови и, не дождавшись ответа, снова спрашивает:
— Какое нынче у нас число?
Я внимательно слежу за выражением лица деда Савела, стараясь угадать, куда ведут его вопросы. Почему именно сейчас дедушке потребовалось узнать день месяца.
По
Нет, он не в обиде на нашу просьбу. А что старается казаться сердитым, так это только для вида.
— Смотрите, поиски долгие и путь не ближний, — предупреждает дедушка.
— Нам теперь привычно, дойдем, — за всех отвечает Костя.
— А не перепугаетесь, если леший огаркает или в трущобу заведет?
— Нет, не испугаемся! Нас много.
— А ты не боишься, Квам?
Если с друзьями договорились, разве можно отказываться, идти на попятный. И я даже смелее Кости отвечаю:
— Нет, не сробею!
На всякий случай добавляю:
— Я за тебя буду держаться.
Ленька перемигивается с Павкой. Ишь, мол, какой оборотистый!
— Ну, если все вы такие храбрые, — соглашается дедушка, — тогда ладно, попробуем. Готовьтесь сегодня в ночь. И запомните: пока не отыщем Гулливую поляну, не бывать вам в своем шалаше. Договорились?!
Мы на все согласны. Ни одним вопросом больше ни дедушку, ни Василия Петровича от их занятий не отвлекали. Спать нам в этот день пришлось лечь засветло.
— Вставать, как позову, — такое предупреждение получили мы от деда перед отправкой в шалаш.
Наверно, от этого предупреждения и лежали так долго. напрасно призывая сон. По приказу и просьбе много разных дел исполняется, а сон ни приказу не подчиняется, ни просьбы не понимает. Разве заставишь себя заснуть, когда знаешь, что скоро на Гулливую поляну идти?
Мы слышим, как лесник и Василий Петрович ведут разговор про неизвестного нам Максимыча. Затем Костя Беленький, который лежит крайним у входа, сообщает, что инженер подозвал Бурана и, как однажды дедушка, вложил ему в ошейник записку. Слышали, как промчался Буран мимо нашего шалаша.
Лежать давно надоело, а сон не берет.
Вот старшие принялись разжигать костер: потрескивают на огне сухие еловые шишки. Даже с закрытыми глазами видно, как огненной метелью взлетают при этом искры и, блеснув на мгновение, серым пеплом оседают на открытую голову деда и военную фуражку Туманова.
— Сначала надо воду вскипятить…
— За рыбу пора приниматься, — доносятся до нас сдержанные голоса и отрывочные фразы.
— Вот на дощечке. Удобно будет.
По тому, как хрустит и брызжет чешуя и порой срывается со звоном гибкий ножик, нельзя не догадаться, что на уху отобрана крупная рыба. Сегодня нас ждет настоящая рыбацкая уха, которую обещал дедушка приготовить к походу.
— Окуней не чисти, — замечает он Туманову. — Уха будет слаще. А уварятся — чешуя сама чулком слезет… Прогуляйся немножко, я тут доделаю.
Заварив
А в нашем домике под елью тише, чем во время ночного сна: никто не пошевелится, не всхрапнет, не забормочет спросонок.
«Кто не будет спать, тот останется дома», — так предупредил нас дедушка. Поэтому мы стараемся «спать» почти не дыша. Кому же интересно оставаться возле сторожки, когда товарищи пойдут на Гулливую поляну!
Звякнет ли опущенное на землю ведерко, скрипнет ли осторожно приоткрытая дверь в маленьких сенцах, все думается нам, что вот сейчас приподнимет дедушка Савел край брезентового плаща у входа в наше жилище и позовет: «Поднимайтесь, соколики, собираться пора!»
Но, оказывается, что еще совсем не пора. Дед поднимает нас, когда мы и взаправду не то спим, не то засыпаем.
На поляне темно. Один за другим выползаем мы из шалаша на свет костра. Обувь, носки, портянки — все наготове. Но прежде нужно добежать до озера, ополоснуться свежей водой.
За костром темь такая — хоть в глаз коли. Вода в озере густая и черная.
Дедушка обещал новолуние. Еще недавно мы наблюдали, как «умирает» месяц. Новолуние в моем воображении — это ясная, светлая ночь, когда сияет в небе молодая «новая» луна, широко освещая кругом леса, поля, озера.
А луны сегодня вопреки ожиданию совсем не видно. И дедушка объясняет, что это и есть самое новолуние, когда «одна луна» кончилась, а «другая» еще не успела народиться, и в небе вообще нет никакой луны.
— В такие вот ночи и ищут люди упрятанные по лесам клады, — говорит он.
Уха «доходит» на малом огне. Вывертываются снизу и снова ныряют в глубину котелка рыбьи хвосты и головы. Кружатся, всплывая и вновь исчезая, лавровые листья и перья зеленого лука. Для рыбацкой ухи не надо никакой другой приправы. Лучшая приправа ей — дымок от костра.
Походила волнисто, поморщилась уха под крутым наваром на малом огне — и на круг.
— Сдвигайтесь потеснее, — приглашает дедушка.
Уха такая пахучая и вкусная, что шесть ложек кладоискателей работают не уставая. Сбоку костерок подсвечивает, и лица товарищей передо мной то прозрачно-синими просветят, то розовыми, то багровыми зардеются.
За ночной ухой недостает одного Туманова.
«Неужели домой ушел?» — думаю я, и при мысли об одиноком путнике среди бора становится зябко.
За костром настороженно молчит лес. И чем ближе дно котелка, тем гуще кажется темнота, и все чаще приходит на ум: «Чем-то встретит нас Ярополческий бор в такую ночь?»
И на Гулливую поляну хочется, и жуть закрадывается. А ложки уже о дно котелка позвякивают.
— Боря, не забывай, — указывает дедушка на костер.
Борис раз и другой бежит к озеру и тщательно заливает огонь. Последние угольки шипят, опрыснутые из ведерка, и — темнота.