Ок-но
Шрифт:
— Шеф, можно вопрос?
— С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?
— Он касается вас лично.
— Ну?
— Шеф, вы так упорно стояли на том, что сейфы «Монблана» непреступны, что мне вдруг взбрело в голову, будто виной тому не авторитет Отто Гугенгейма. Для вас ведь никогда не существовало авторитетов. Но вы до определенных пор сохраняете лояльность по отношению к тем, кто оплачивает расследование. Я говорю сейчас не о ФСО, а о производителях сейфов, к которым вы отказались обратиться в начале расследования…
Шеф позеленел, потом выдавил:
— Поскольку
Мы поделили записи пополам и стали смотреть — каждый в своей каюте. Начали, естественно, с тех камер, что находились ближе к каютам отдыха.
Через три часа ко мне зашел Зейдлиц и сказал, чтобы я прекратил валять дурака. Программа распознавания образов уже просмотрела все записи, и оставила от каждого человека по одному снимку — наиболее удачному. Мне же остается только просмотреть снимки. Оставив кристаллозапись со снимками, Зейдлиц ушел. Я убедился, что иногда программа выдавала по два снимка на одного человека — анфас и со спины, например, — но зато никого не пропускала. Это была очень умная и предусмотрительная программа.
Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Перед глазами мерцал экран с изображением важного господина с попугаем в клетке. Рядом находился укрупненный снимок попугая.
— Зейдлиц отдал тебе снимки? — спросил Шеф.
— Угу.
— Хорошо. Я боялся, что он забыл.
«Я боялся, что ты уснул», — подразумевал он на самом деле.
В полпятого утра, перебирая снимки по второму разу, я не отличил попугая от его престарелого хозяина. В целом просмотр не дал ровным счетом ничего. Все, кого я узнал, являлись либо служащими Терминала, либо пилотами, либо сотрудниками фирм, имевших на Терминале свои офисы. Вряд ли Харриган амнезировал робота Макса за то, что тот застукал его с кем-то из местных. Макс видел Харригана с каким-то пассажиром, который не должен был находиться на третьей палубе Терминала. Но никого из пассажиров, посетивших Терминал Хармаса 16-ого апреля, я не узнал.
21. Сон разума побуждает к решительным действиям
Без чего-то восемь зазвонил интерком. Трубка висела на стене возле двери, метрах в трех от подушки, на которой лежала моя голова, ненавидевшая утренний трезвон интеркомов. Я поискал взглядом какой-нибудь предмет, чтобы метнуть им в кнопку громкой связи. Комлог был слишком тяжел и мог повредить интерком, пустая банка из-под колы, наоборот, — слишком легка и потому неустойчива в полете. Интерком продолжал трезвонить, и я кинул в него подушкой. Трубка упала, громкая связь, разумеется, не включилась. По голосу, доносившемуся из трубки, я узнал Зейдлица, хотя и не разобрал ни единого слова. Пришлось встать и поднять трубку.
— Ты зачем трубками швыряешься?! — заорал он.
— Не орите, я ее уже поднял. Слышу прекрасно.
— Нибелинмуса не видел?
— Вы имеете в виду во сне?
— Понятно. — Его голос был серьезен. — А Мартина?
Я отнял трубку и крикнул в сторону:
— Дин, дорогуша, тебя босс
Там уже шли короткие гудки.
Кого еще они за ночь потеряли? — раздумывал я, натягивая штаны. Позвонил Шефу. Сонным голосом он прорычал, что Нибелинмус и Мартин куда-то пропали, комнаты физиков заперты, их собираются взламывать.
Пропустить такого я не мог.
Зейдлиц и двое его подручных стояли у двери в каюту Нибелинмуса. Они решали, чем ломать дверь. Я предложил позвать завхоза. У него есть универсальный ключ.
— Это наше внутреннее дело, — возразил Зейдлиц. — Ломайте!
Один из подручных поднял бластер и переключил его в постоянный низкоэнергетический режим.
— Помоги, — приказал мне Шеф. Он только что подошел.
— Справится, — отмахнулся Зейдлиц.
— Он не об этом, — сказал я.
— А о чем?
Вместо ответа я попросил ДАГАРца с бластером отойти в сторону и достал собственный универсальный сканер-ключ — детище нашей лаборатории спецтехники.
— Вот об этом.
Сканер-ключ справился с дверью за пятнадцать секунд.
— Вам такой подарить? — осведомился Шеф у полковника.
В каюте никого не было. Я осмотрел кровать и убедился, что в эту ночь в ней не спали. Вещи физика находились на месте. Всей толпой мы переместились к каюте Мартина. Сканер-ключ снова справился с задачей. Зейдлиц ворвался в каюту первым.
— Дьявольщина! — выругался он (нецензурные слова я, как всегда, заменяю на эмоционально-близкие цензурные).
В кресле, откинув голову, сидел доктор Нибелинмус и как будто спал. Рядом была разобрана кровать. Мартина — ни спящего, ни бодрствующего — в каюте не было.
Продолжая ругаться, Зейдлиц пощупал у Нибелинмуса пульс.
— Врача! — истошно заорал он.
— Жив? — спросил Шеф.
— Кажется…
На зов прибежал фельдшер, залечивавший мне раны после драки с ДАГАРцами. За ним семенил патологоанатом с портативным компьютером и большим черным пакетом, в котором угадывалась кастрюля для выявления галеафов.
— За каким чертом?! — зарычал на него полковник.
— Там никого не осталось, — залепетал патологоанатом. — Не мог же я оставить…
— Ладно, осмотри его.
По поводу «там никого не осталось» мы с Шефом переглянулись.
Нибелинмус действительно спал. Фельдшер приготовился взять кровь на анализ. Патологоанатом разглядывал зрачки. Насмотревшись, сделал очень содержательное заключение:
— Я ему не скоро понадоблюсь. Он стабилен.
— Что ему ввели? — спросил Зейдлиц.
— Какой-то наркотик. Мы отправим кровь на анализ.
— Его хотели убить?
— Нет, не думаю. Никакой опасности для жизни я не вижу. Если его не трогать, проспит еще несколько часов, может — сутки.
— А если трогать?
— Вы предлагаете доставить его в лабораторию? — с некоторым удивлением спросил патологоанатом.
Взяв с «трупоеда» клятву, что жизнь физика вне опасности, Зейдлиц распорядился перенести Нибелинмуса в его каюту. Одного ДАГАРца Зейдлиц оставил охранять каюту, другому приказал обыскать Терминал.