Окаянный дом
Шрифт:
– Вы несправедливы к Николаю Васильевичу. Нет, я понимаю. Понимаю прекрасно, что вы смотрите через призму, – Нечипоренко замялся, подбирая слова, – загубленных отношений… Но ежели взглянуть не предвзято, хотя бы на этот особняк. Сумел ведь построить, без преувеличения скажу, украшение всего Замоскворечья. Хоть у него и дурная слава.
– У муженька-то моего? Не удивительно!
– У дома.
– А чегой-то? – Игумнова покрутила головой. – Хороший дом. Нравится мне все больше и больше. Ну, давайте уж почаевничаем!
Мармеладов первым откликнулся на
– Стало быть, Варвара Платоновна, вы всю ночь в коляске тряслись? Такое путешествие для людей нашего возраста может аукнуться ломотой в спине…
– Пф-ф-ф! Да на кой мне коляска-то? На поезде приехала.
– Но ведь утренний поезд из Ярославля не поспел бы к этому сроку. А вчерашний выехал еще до того, как вашего супруга арестовали, – сыщик помешивал чай серебряной ложечкой. – Это что же получается… Вы приехали в Москву накануне?
– Пусть даже и так, что с того? Я приехала загодя, к святым мощам приложиться, – тут она снова пустила слезу. – У Параскевы Пятницы вымолить, чтоб мой непутевый муж оставил эту лахудру белобрысую и в семью вернулся.
– Да уж, тяжелый крест вам приходится нести, – сыщик сочувственно кивнул. – Особенно, когда любовница мужа глаза мозолит. Где вы ее видели? В театре?
– Никогда я этой змеюки не видала. Да у меня бы глаза лопнули в тот же миг! – купчиха вытерла глаза и злобно запыхтела. – А вы вообще, сударь, кто такой будете? Что за право вам дадено вопросы задавать в моем… В этом доме?
– Ах, я совсем забыл о приличиях… Позвольте представиться. Мармеладов Родион Романович. Меня нанял ваш супруг для того, чтобы оценить коллекцию французских вин. Знаете ли, после нескольких лет, прожитых в Париже, я, пожалуй, могу считаться знатоком в данном вопросе. Вчера я успел заметить в погребе дюжину весьма дорогих бутылок. Не желаете взглянуть?
– Не пойду я туда. Зачем мне?
– Как это зачем? Поскольку Игумнов, судя по заверениям полиции, виновен и вряд ли уже выйдет на свободу… Я готов сделать оценку винных запасов для вас.
– Не желаю спускаться в вонючее подземелье. Вам интересно, вы и ступайте. Слуги проводят.
– А вы, стало быть, не желаете?
– Не желаю.
– Да-а-а… Возвращаться на место преступления – это всегда трудно. Не хотите смотреть на обломки кирпичной стены, за которой оставили Маришку умирать? Пугает собственное злодейство? – сыщик как ни в чем не бывало отхлебнул чаю и захрустел баранкой. – Ведь это вы погубили любовницу мужа.
– Я? – купчиха побледнела, но держалась по-прежнему высокомерно. – Да что вы сочиняете?! Я никогда в тот погреб не спускалась.
– Тогда откуда знаете, что там воняет? И что Маришка была именно «белобрысой»? Когда люди врут, они стараются контролировать глаголы – ведь врут про свои действия. А глаголом соврать легко! Всего-то надо впереди поставить отрицательную частицу. «Не видела», «не спускалась»… Но прилагательным обманщики должного внимания не уделяют, именно эти неосторожные оговорки чаще всего и
Лицо купчихи пошло пунцовыми пятнами. Она прижала руку к груди и задышала шумно, как перед обмороком.
– Что за чушь вы несёте?! – возмутился Шпигунов. – Следствию доподлинно известно, что виновен в убийстве купец Игумнов. У него был мотив – ревность. А какой мотив у Варвары Платоновны? Только не говорите, что и у нее – ревность… Она мужу все прощала. Два года жила в слезах, знала, что супостат в Москве с другой амуры крутит. Однако же, продолжала любить супруга. Кротко ждала, когда одумается и вернётся. Все-таки перед Богом венчаны… Правильно я излагаю, госпожа Игумнова?
Та кивнула, обрадованная неожиданной поддержке, и снова потянулась за платком.
– Я и не собирался упоминать о ревности. Не тот случай, – спокойно сказал Мармеладов. – Здесь, Федор, налицо иной мотив: жадность.
– Что вы себе позволяете?! – вспыхнула купчиха.
– Давайте начистоту. Мужа вы не любили, а белокурую лахудру так и вовсе ненавидели. И дело тут не в ревности, а в жадности. Муж пытался откупиться от вас фабрикой с ежегодным доходом в миллион рублей. Но вам было мало. Хотелось на все мужнино имущество лапу наложить. Смотрите-ка, ему ещё не вынесли приговора, даже суд не начался, а вы уж примчались, чтобы домом завладеть. Это ли не доказательство вашей чрезмерной алчности?
– Полегче, сударь. Полегче, – Нечипоренко примирительно поднял руки. – Всем нам хочется иметь лишнюю копеечку на старость. Но не каждый ради этой копеечки решится на убийство.
– А если на кону двадцать пять миллионов рублей?
– Ско-о-олько?! – изумились оба следователя.
– Это ещё по самым скромным оценкам, – усмехнулся сыщик. – Я вчера вечером побеседовал с влиятельным мануфактур-советником… Нет, фамилию не назову, он согласился консультировать меня анонимно. Но именно в такую сумму оценивают в деловых кругах капитал купца Игумнова. И вот представьте себе, господа, все эти деньги могли проплыть мимо законной супруги. Если бы Маришка родила ему наследника.
– Смотри-ка ты… Верно! – старый следователь хлопнул себя по лбу. – Она молодуха, успела бы ещё дюжину карапузов нарожать. И тогда Николай Васильевич завещал бы все детям, а вас, Варвара Платоновна, оставил бы на бобах.
Купчиха возмущенно отвернулась, глядя в распахнутое окно на синее небо и далекие купола церкви.
– А вы на днях узнали ужасную новость. Маришка привезла из Франции вонючий сыр И употребляет эту мерзость фунтами. Вы сразу заподозрили неладное. Уж не понесла ли она? Ведь многие дамы в положении меняют гастрономические привычки и начинают есть всякую гадость. Организм требует. Вы перепугались донельзя и тайно приехали в Москву, чтобы любовницу со свету сжить. А тут – подарок судьбы. Ваш муж с зазнобой крепко поссорился и укатил в ресторацию. Вы-то про его загулы давно знаете, вот и сообразили, как лучше все обставить. Убили Маришку, спрятали тело, а потом скрывались у подруг или в гостинице. Уверен, это легко установит полиция.