Окаянный талант
Шрифт:
Деревни не было. Она испарилась. Место было то самое – в этом художник мог бы поклясться. Со своей фотографической памятью он запоминал мельчайшие детали рельефа и мог потом рассказать, где и на каком месте лежит каждый камешек.
А деревня пропала. Будто ее и не было здесь отродясь. Только на том месте, где стоял идол, высился бугорок. Что это такое, Олег определить не мог, его прикрывал снег; возможно, кучка камней, придававших идолу большую устойчивость.
Выбравшись из машины, художник пошел по сгинувшей деревеньке. Его
Мистика, подумал Олег, совсем сбитый с толку. Невероятно. Или я уже допился до белой горячки и сейчас лежу на полу мастерской и вижу сон, или все-таки топчусь на том месте, где когда-то находилась деревня Зеньки.
Может, ее просто снесли? Стариков и старух забрали родственники, а избы сожгли какие-нибудь придурки. Теперь много таких «туристов» шляется по лесам и выморочным деревням в поисках приключений. Для них пустить красного петуха – первая забава.
Но нет, после пожара хоть что-нибудь, да осталось бы. А тут – чистое плато, и везде сухостой, выглядывает из-под снега…
Олег дошел да самого озера. Оно еще не замерзло, было темным и загадочным. Художник, вспомнив кое-что, полез в кусты, но его поиски оказались напрасными – котелка, в котором они с Беляем варили уху, не было. Олег нашел лишь бесформенный кусок ржавого железа.
Воспоминания вдруг нахлынули на него как волна цунами. От них можно было захлебнуться. Он вдруг с небывалой ясностью восстановил в памяти гадание Ожеги, о котором все это время старался забыть.
Но Олегу припомнились не те кошмарные видения, что исходили от котла, а слова ведуньи:
«… Ваш род когда-то был проклят до седьмого колена. Это не суеверные измышления, это правда. Ты – седьмой в роду».
«И что мне делать?»
«Бросить свое занятие, переменить профессию».
«Но я не могу!…»
«Я знаю. Тогда смирись, и пусть тебя рассудят Старцы».
«Кто такие Старцы?»
«Отцы мирозданья. Они творцы человеческой судьбы. Старцев трудно узнать, они могут выступать в разных обличьях, в том числе и женских. Ты узнаешь их, когда придет время…»
«Но что, что во мне не так?!»
«Человек странное существо… Он непостоянен в своих привязанностях, мыслях и желаниях. Двуличен, так говорят. Но это в больше степени метафора, нежели истинная его сущность. А вот ты и в самом деле раздвоен. В этом все твои беды».
«Но я ведь почти никогда не лгу, стараюсь не делать людям зла, никого не подсиживаю, никому не завидую!»
«Твоя раздвоенность заключается в чем-то другом. Даже я не могу понять, в чем именно. Тот, кто наложил проклятие, обладал чудовищной энергией. Она разрушила часть течения мирового потока. Ничего поделать нельзя. Скажу только одно, хотя и не имею на это права – ты умрешь в тот момент, когда две твои половины воссоединятся. Так говорит Мара. Но она ничего не объясняет…»
Олег тряхнул головой, прогоняя видение, и быстро пошел
До станции он доехал очень быстро, гораздо быстрее, чем до деревни. Казалось, длина дороги сократилась наполовину.
Пустынный перрон оживляла всего одна фигура. Это была тетка в полушубке, которая шоркала метлой. Знакомая картина, почему-то обрадовался Олег. Она стояла к нему спиной, и ее лица он не видел.
– Здравствуйте! – сказал Олег.
Тетка обернулась. Олег не сумел сдержать вздох разочарования – это была не Танюха.
– Здоровы будете, – ответила тетка, с любопытством осматривая художника с головы до ног.
– А где ваша сменщица?
– Олёна? Дома, на полатях… хи-хи… с новым мужичком милуетси. Нашла себе… хахаля. Ентот Гринька ни одну юбку не пропустить. Сукин кот…
– Я говорю о другой. Ее зовут Танюха.
– Танюха? – Тетка наморщила лоб. – Что ты, мил человек. Обшибся ты. Нетути у нас такой и никогда не было.
– То есть… как это не было?! – опешил Олег. – Год назад я лично с нею разговаривал. Здесь, на этом перроне.
– Ой, парнишка, ты чевой-то путаешь. Грю тебе, не было, значитца, не было.
– Чудеса…
– Хотя… – Тетка опять изобразила большую задумчивость. – Твоя правда. Служила тута такая. Тока ишшо до войны. Ага, точно, ее Танюхой звали… – Она вдруг замялась, но потом все-таки язык не сдержала: – Плохо о ней говорили…
– Что так? – Олег все еще был в состоянии полного изумления.
– Ведьма она… – Тетка перешла на шепот. – Мамка моя рассказывала, что пришли за ней из НКВД, а она обернулась птицей и улетела. Опосля во всех деревнях обыски были… и батю мово на допрос таскали.
– Понятно… – Олег неуверенно улыбнулся.
Действительно, от НКВД только птицей и можно было улететь. Все это народный сказки, подумал он. Мечтания о несбыточном.
– Скажите, а что случилось с деревней Зеньки? – спросил он, закуривая.
– Чаво? – Тетка удивленно подняла неровно выщипанные брови.
– Куда девались Зеньки, говорю.
– Нетути такой деревни поблизости. И никогда не было.
– Да, уже нет. Но год назад точно была. Я сюда приезжал. И дед Беляй был… на двуколке ездил, пассажиров развозил.
Тетка воззрилась на него как на помешанного. Она даже отступила назад.
– Знаешь что, мил человек, катись дальше на своей чертопхайке! – сказала она сердито. – Мине работать надо, а не разные глупости слушать. Зеньки… Дед на двуколке… – Она фыркнула. – Последнюю кобылу десять лет назад сдали на убой. Колбасу чтобы делать. А дед Беляй в тридцать втором годе Богу душу отдал. Он приходился каким-то родственником ентой твоёй Танюхи…
«Все, – думал совсем сбитый с толку Олег. – Приплыли… Или я уже в больнице для умалишенных, и все события мне только кажутся, или…» Второе «или» было настолько невероятным, что художник постарался тут же выбросить его из головы…