Океан сказаний
Шрифт:
Внезапно, затмив небо крылами, ринулся вниз Гаруда и, схватив клювом своим высокодобродетельного, унес его с той скалы, — держа в клюве его драгоценное тело, истекавшее кровью, полетел на вершину горы Малайа, где собирался его сожрать. «Пусть в каждом рождении тело мое послужит благу другого, а если нет, то да не будет мне ни избавления от рождений, ни рая!» — думал Джимутавахана, пожираемый Таркшйей. В тот же миг с небесной тверди просыпался на него, истинный месяц среди вождей видйадхаров, дождь из цветов, а драгоценный камень, который носил он на челе, упал перед Малайавати, его супругой, и она сразу узнала украшение, и была поражена горем, и показала его свекру и свекрови, бывшим рядом с ней. «Что это?» — воскликнули супруги в тревоге, увидав украшение.
А тем временем Шанкхачуда вернулся после поклонения Гокарне и был удручен без меры, когда увидел, что орошена скала смерти свежей кровью. «О, горе мне! — зарыдал он. — Великий грех на мне. Несомненно, отдал себя высокоблагородный и сострадательный Гаруде вместо меня. Последую я немедля туда, куда унес его Враг змеиного рода. Если застану я его в живых, то не погибну в трясине бесславия!» И пошел он, заливаясь слезами, высматривая на земле следы крови.
Гаруда же, пожирая тело Джимутаваханы, заметил, что тот этому радуется, и подумал: «Что это за чудо небывалое? Видно, этот какой-нибудь высокодобродетельный, — радуется он, меж тем как я его пожираю, да и жизнь его до сих пор не покинула. Хоть истерзано его тело, а все волоски на нем поднялись от наслаждения и образовали доспехи. И смотрит он на меня таким взглядом, будто я его благодетель! Видно, все-таки это не нага, а какой-нибудь святой. Не буду его есть, а спрошу!» Покуда Таркшйа так размышлял, обратился к нему Джимутавахана: «Что смутился ты, повелитель пернатых? Или нет во мне мяса и крови? Или нет тебе охоты в еде? Ешь меня!»
Удивился, слыша такие речи, царь птиц и спросил: «Ведь ты же, почтенный, не из змеиного рода! Скажи мне, кто ты?» И отвечал ему на это Джимутавахана: «Нет, я — настоящий нага! Зачем задал ты этот вопрос! Поступай согласно своей природе. Не следует по-ребячьи отступать от намеченной цели!» И пока так возражал Джимутавахана Таркшйе, донесся до них голос Шанкхачуды: «Остановись, сын Винаты, не совершай великого греха! Он вовсе не нага — как это ты ошибся?! Я тот нага, который тебе предназначен». Подбежал он и стал между Таркшйей и Джимутаваханой. Заметив, что Гаруда пришел в замешательство, снова обратился к нему Шанкхачуда: «Что ж смутился ты, Таркшйа? Или не видишь ты моего капюшона и не видишь, что язык мой раздвоен? И не замечаешь ты, сколь прекрасен облик видйадхара?».
А пока Шанкхачуда задавал Таркшйе эти вопросы, прибыли туда родители и жена Джимутаваханы, и при виде того, как разорвано его тело, возрыдали они: «О сын наш! О Джимутавахана! О сострадательный! О сыночек, никогда не жалевший жизни своей ради другого! О, как же, Вайнатейа, посмел ты, не подумав, свершить такое злое дело!» И, слушая их плач, устыдившийся Таркшйа подумал: «Вот горе! Как же это я по неведению стал пожирать несущего в себе частицу Бодхисаттвы? Ведь это же Джимутавахана, всегда готовый отдать свою жизнь на благо другому, чья слава гремит во всех трех мирах. Теперь, когда он мертв, придется мне, грешному, попасть в огонь, изведать, сколь сладок плод, зреющий на ядовитом древе беззакония!».
Предается таким горестным размышлениям Таркшйа, а тем временем Джимутавахана от причиненных ему ран обратился в собрание пяти начал. Вот рыдают над ним от горя родители, стонет непрерывно Шанкхачуда, осуждающий себя, а Малайавати, супруга Джимутаваханы, обратив очи к нему, голодом, прерывающимся от слез, осуждает Амбику: «Ты, ранее благосклонная ко мне, обещавшая мне в награду: «Будет мужем твоим будущий верховный повелитель видйадхаров!» — так ведь ты мне тогда говорила, Гаури? Так зачем же тебе понадобилось говорить мне лживые слова?» Укоряет она так Гаури, и вдруг является перед ней сама Богиня и произносит: «Не ложны мои слова, доченька!» Тут обрызгивает она Джимутавахану амритой из сосуда, бывшего с нею, и тотчас же подымается он цел и невредим, в еще большем блеске, чем прежде, —
Тогда обратился к Джимутавахане сам Таркшйа: «Обрадован я, повелитель, тобой, человеком, отличающимся никогда не виданным благородством ума, поражающим все три мира и записанным на стенках яйца Брахмы. Повелевай мной и проси у меня все что хочешь!» Повелел тогда высокоблагородный так говорившему Гаруде: «Да не будешь ты никогда более пожирать нагов, а те, которых ты загубил прежде и чьи кости громоздятся здесь, на берегу, пусть оживут». Согласился на это Таркшйа и произнес: «Отныне не буду я губить нагов! Да оживут те, которых я сгубил прежде!» И в тот же миг все наги, которых он прежде сожрал и от которых остались одни лишь кости, поднялись, орошенные животворной амритой желания Джимутаваханы.
Так собрались там на радостях Боги, наги и множество мудрецов, и горы Малайа получили от этого название «Троемирье». Тотчас же по милости Гаури узнали удивительную историю Джимутаваханы все повелители видйадхаров, и все они собрались и склонились к его стопам, а потом унесли того вместе со всеми радостными родственниками и друзьями на горы Гималайские, того, которого Парвати сама сделала верховным повелителем всех видйадхаров и сама же совершила обряд помазания, того, который отпустил Таркшйу. И стал он там, в этих горах, жить вместе с отцом и матерью, с другом своим Митравасу, и супругой своей Малайавати, и с Шанкхачудой, который, побывав у себя дома, пришел к нему, — долго держал Джимутавахана жезл верховного повелителя видйадхаров, усыпанный драгоценностями, доставшийся ему благодаря его необычайной жизни».
Так закончил ветала эту возвышенную историю и снова задал вопрос царю Тривикрамасене: «Скажи мне, кто из них, Шанкхачуда или Джимутавахана, более добродетелен? И не забудь о прежнем условии!» Выслушал царь веталу и, опасаясь, как бы проклятие не исполнилось, нарушил молчание: «Что ж удивительного, что так вел себя Джимутавахана, совершавший во всех рождениях благородные подвиги? Но Шанкхачуда достоин похвалы — ведь он избавился от смерти, а увидев, что враг его схватил другого, самого себя предложившего Таркшйе, далеко бежал за ним и, догнав, настойчиво предлагал тому свое тело».
Как только выслушал лучший из ветал ответ царя, тотчас же сорвался с царского плеча и умчался на свое место, а царь точно так же, как прежде, снова пошел за ним.
12.24. ВОЛНА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Снова вернулся царь к подножию дерева шиншапа, и снова снял Тривикрамасена труп с веталой и только-только отправился в путь, как сидящий у него на плече ветала заговорил: «Расскажу я тебе, царь, историю, которая утолит твою усталость. Слушай же:
Был некогда на берегу Ганги город Канакапура, и нерушимы были в нем устои веры, и был он недоступен для злобного демона Кали, порождающего злобу и ссоры. А правил в том городе царь Йашодхана, по заслугам названный повелителем земли, хранительницы сокровищ, ибо прославился он своим богатством. Защищал он землю от океана бедствий, подобно берегу, охраняющему ее от волн, и Судьба создала его, словно слив воедино Месяц и Солнце, и радовал он мир, как Месяц, а гнев его был палящим, как Солнце. Никогда не нарушались пределы его царства, не знал он, как оговаривать других, но не знал он и нищеты в знании шастр, несведущ он был в грехах, а сведущ в щедрости, в военном деле, и весь народ пел славу ему, сотканному из геройства, благородства и страсти, ненавидящему зло, алчущему славы, евнуху для чужих жен.