Океан. Выпуск двенадцатый
Шрифт:
— Пошли буи! — крикнул Малов в мегафон.
Загудели силовые блоки, зашуршали, скользнули в воду два пузыря — плавучие якоря, увлекая за собой первые метры сети; затрещали, застрекотали по палубе наплава — кругляши из пенопласта. В свете прожектора потянулась образуемая ими белая дорожка, в темной воде поскакал впереди нее буй — красный шар с мигающей лампочкой, надежный ориентир и маяк. Судно накренилось на вираже, рванулось от сетей, чтобы потом вернуться к ним.
— Акустик! Где косяк?
— Левее, Петрович!
— Ракету
Теперь надо не упустить богатый косяк, не дать ему уйти под киль. Сухов схватил ракетницу и выстрелил в воду с борта, противоположного тому, с которого был выметан кошелек. Надо было отпугнуть косяк, загнать его в сеть.
— Старпома бы поднять, пусть потренируется на замете, — сказал Сухов Малову.
— Пускай поспит пацан, — ответил Малов. — Ему еще достанется на своей вахте! Обойдемся без него!
Через час стянули невод. По кошельковой площадке шумно стекала вода с выбираемых сетей, потоки воды хлестали по резиновым комбинезонам матросов.
Малов слушал шуршание воды и вглядывался в темноту за бортом.
Наконец в свете прожекторов увидел рыбу. Темные пятна вздрагивали, пытались вырваться из ловушки, стайки были подвижные, и вода бурлила, будто внизу, в ее толще, включили гигантский кипятильник. Невод стягивался все больше.
— Вах, рыба! Рыба! — кричал на палубе Вагиф, пританцовывая и подскакивая.
— Тонн пятьдесят, не меньше, — сказал Сухов. — Пойду помогу ребятам.
Внизу, на палубе, добытчики подтягивали сеть к борту, накидывали ее на планшир, матросы шутили, смеялись — работа шла споро.
— Повара сюда. Где кок? Дремлет? — кричал Вагиф. — Пусть наберет свежей уха! Эй, Ефимчук!
— Красавица, а не сардина, — сказал Малов. — Одна к одной. Вот это дернули!
Даже единственный из экипажа не занятый в замете повар Ефимчук появился на палубе. Он медленно нагнулся к воде и зачерпнул сачком сардину. Рыба блестела и билась в его руках.
Малов видел сверху, как Ефимчук аккуратно перебирает рыбешку, и в который раз подумал, насколько повезло ему с поваром. Недаром сманил во флот. Хоть и впервые в море, но все у него поставлено солидно, чувствуется класс. Для настроения команды хороший повар считай полдела. А этот молчун — умелец! Каждый день — новое блюдо! Сухов, тоже смотревший вниз, сказал:
— Выполз кашевар. На замете спит, первый раз вижу такого.
— Повару не положено работать на палубе, — сказал Малов. — Что ты злишься?
— Да не злюсь я. — Сухов улыбнулся. — Просто вижу, не из того теста этот повар.
Малову уже не первый раз приходилось защищать Ефимчука от нападок Сухова — повар был его гордостью, он сам отыскал его, случайно встретив в приморском ресторане. Старик был одинок как перст, мотался по стране, не находил места, а предложил ему пойти в рейс — глаза загорелись, оживился.
Когда закончили подборку
Очередь была большая; удачно заметали еще восемь судов, так что надеяться на сдачу можно было только к исходу дня. Но главное было сделано — сегодняшний улов перекрывал все отставание, приборы показывали, что в кошельке много больше, чем пятьдесят тонн, но чтобы не «сглазить» рыбу и зная, как неохотно берут плавбазы большие уловы, потому что не могут их быстро обработать, Малов доложил, что взяли около пятидесяти тонн. При этом старался говорить нарочито спокойно, равнодушно, сдерживая бившуюся в нем радость.
Команда отдыхала. Сморенный усталостью, заснул и Малов. Никогда еще с начала этого рейса не засыпал он так сладко и беззаботно; обычно сон его был чуток, если только можно было назвать ту полудрему, которую он себе изредка позволял, нормальным сном. Он прислушивался к звукам, ждал звонков из рубки, ночью же, когда шел поиск, вообще не уходил с мостика, а если и спал, то чутко, как кот: спал и все слышал. Но теперь был тот случай, когда капитан сделал свое дело, улов в кошельке и остается только ждать очереди на сдачу.
Проснулся Малов оттого, что его тряс за плечо Кузьмич и кричал тонким, срывающимся голосом:
— Петр Петрович! Сухов исчез!
Малов вскинулся на койке, посмотрел на хронометр. Было четыре пятнадцать утра. Выскочил в рубку в одних плавках. Там уже объявили тревогу, под толстым колпаком стекла метался красный огонек авральной сигнализации.
— Я поднялся в рубку принять вахту. Сухова на вахте нет, обыскали все судно — нигде, — докладывал старпом.
— Что же вы стоите? Срочно на воду шлюпки! Боцман! Где боцман? — крикнул Малов и побежал к шлюпке.
Плотный туман окружал судно. Включили прожекторы, но сноп света увязал в белизне. Шлюпка сползла вниз и исчезла в тумане.
— Так у нас ни черта не выйдет, — сказал Кузьмич.
— Включите тифон, Сухов должен услышать, — приказал Малов.
Тонкий пронзительный вой судового тифона повис в тумане. Кошелек с рыбой мешал движению сейнера. Кто первый произнес: «Выпустить рыбу», — Малов не помнил. В рубке поняли, что вести поиск и одновременно сохранить рыбу невозможно. Тралмастер Вагиф перегнулся через борт, повис вниз головой, отнайтовывая сливную часть невода. Боцман стравливал бежной конец, накинутый на шпиль. Рыба, освобожденная от сетей, хлынула сплошной лавой, тягучей плотной массой. В тумане не было видно, как она всплывает, и только Вагиф у самого борта различал мертвенно-бледный цвет снулых рыб и темные пятна, клином врезающиеся в пространство. Казалось, не будет конца этому шуршащему за бортом потоку.