Океан
Шрифт:
— Почему? — спросила она. — Почему я не имею права проклясть судьбу хотя бы один раз в жизни?
— Потому что лишь еще больше расстроишься, а этим баркас назад не вернешь. Если бы не тот проклятый штиль, сейчас мы были бы уже в Америке.
— Нет такого права! Нет! Нет права, чтобы Господь так играл с нами. Какое преступление мы совершили?!
— Убили человека. Юношу. Почти мальчишку.
Аурелия строго и пристально посмотрела на сына.
— Я не согласна с твоими словами! — ответила она. — Я не считаю,
— Наверное, это все же справедливо… — Асдрубаль сделал паузу, а потом, не глядя в глаза матери, продолжил: — Позволь мне считать это все карой Господней, ибо если бы мы спаслись, то я бы решил, что искупил вину. — Он поднял голову и посмотрел на мать. — Не думаю, что кто-либо еще на земле заплатил столь дорого за то, что вышло случайно. — Он показал на брата, дремавшего в нескольких метрах от них. — Он в первую же ночь сказал мне, что та смерть касается не только меня. Что это проблема всей семьи. Так что же, он был прав?
Ответ пришел двумя днями позже, когда в полдень послышался крик. Подняв головы, они увидели в небе фрегата, который очерчивал круги над останками «Исла-де-Лобос». Внимательно разглядев дорадо, он наконец решил, что они для него слишком тяжелы, и, издав прощальный клекот, устремился на запад.
От нахлынувших эмоций никто из них поначалу и слова произнести не мог, и они лишь недоуменно переглядывались. А потом у всех на глазах появились слезы радости, так как любой человек моря с детства знал, что означает появление этой птицы.
Если она покинула свое гнездо поутру, а потом летала часа три, скорее всего не по прямой линии, то какое расстояние она могла преодолеть за это время?
Сколько времени она потратит на то, чтобы вернуться домой?
— Что тебе известно о фрегатах?
Себастьян, которому и был на самом деле задан этот вопрос, пожал плечами.
— Откуда я могу знать! — ответил он. — Думаю, что у них у всех разные привычки и возможности, оттого и расстояния они пролетают неодинаковые. Все будет зависеть от того, насколько в этих краях море богато рыбой. Ну и от времени года. Когда они мигрируют, то могут пролетать сотни миль.
— Когда они мигрируют, то делают это стаями, а не поодиночке. — Абелай Пердомо внимательно осмотрел поверхность воды, словно пытаясь отыскать на ней ответы на свои вопросы, но, так ничего и не найдя, тряхнул головой и взглянул на сына: — Могу поклясться, что бездна осталась позади. Пожалуйста, сын, определи наше местонахождение. Или я жалкий сухопутный червь, или мы находимся менее чем в шестидесяти милях от берега. И течение продолжает нас сносить туда.
Когда Себастьян завершил свои подсчеты, он посмотрел на отца и улыбнулся.
— Все наконец-то идет хорошо, — произнес он. — Мы в восемнадцати градусах северной широты и почти в шестидесяти западной долготы… Если этот атлас не врет, то мы находимся
— Это хорошо, — согласился отец. — Все хорошо… А ты как думаешь, Асдрубаль? Выдержит баркас три дня?
— Нет.
Его ответ не удивил Абелая Пердомо, и так прекрасно осознававшего положение дел.
— Сколько?
— Будет чудом, если завтра к ночи вода не достигнет колен… — Асдрубаль сделал паузу. — А настолько отяжелевший баркас будет сносить намного медленнее. С каждым часом все медленнее…
— Понимаю. — Абелай задумался на несколько мгновений, а затем показал вперед. — Хочу, чтобы этим вечером на носовых траверсах, на всех реях и на носу баркаса были сложены все паруса, матрацы и сухая одежда. Больше уже мы не сваляем дурака и, если увидим приближающийся корабль, подожжем их… Может, они увидят огонь и подойдут к нам?..
— А если сгорит баркас?
Абелай Пердомо улыбнулся Айзе, задавшей столь несуразный вопрос.
— Малышка, — ответил он, — чтобы поджечь этот баркас, не хватит и тысячи литров бензина. Он так же пропитался водой, как алкоголик водкой.
Настал вечер, а за ним и ночь. Пердомо пристально вглядывались в горизонт, надеясь заметить хотя бы слабое шевеление, однако усилия их так и не увенчались успехом — ночь продолжала оставаться такой же темной, душной, безлюдной и тихой, какой была с самого начала их путешествия.
Но вот с рассветом на западе появилась облако. Оно было большим и темным. Но что было самым важным, так это то, что оно держалось на одном месте. С одной стороны, в этом не было ничего удивительного, так как стоял полный штиль, но с другой, если бы это облако зацепилось за вершину горы, оно бы все равно рано или поздно хоть немного, но сместилось.
— Наверное, земля.
Никто не ответил. Рты у всех пересохли, а губы потрескались от жажды и солнца. Аурелия, приказав всем не двигаться и хранить молчание, установила дневной рацион воды: наливала на донышко черпака воды на три пальца — не больше. Теперь все время они проводили в тени навеса, не пытаясь уже откачать воду и даже не задавая себе вопрос: видят ли они впереди землю или это лишь иллюзия, рожденная их больным воображением?
Ночь оказалась длинной.
Провели ее без сна, снова пытаясь разглядеть в темноте огонек, а днем, сонные, старались прятаться от непереносимой жары, которая с каждой минутой лишь усиливалась. Тяжелые лучи тропического солнца грозили вспороть ветхий брезент, проломить черепа и выжечь мозги людей, изнывающих от жажды, жары и усталости.
В этот день не появился ни фрегат, ни какая другая птица, и только вездесущие дорадо, летучие рыбы, выпрыгивающие из воды, да огромная акула, чертившая своим плавником по днищу баркаса, составляли им компанию.