Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы
Шрифт:
Ирина быстро соскочила с дивана:
– Ну что? Что с ним?
И даже отшатнулась, когда услышала скупые, расчетливо-спокойные слова правды.
– Так ты не забрал его оттуда? Но ведь ты мог это сделать!..
Неожиданно она заплакала. Капитан потряс ее за плечо:
– Перестань, Ирина!.. В свое время я начинал жизнь так же, как он.
– Но ведь на море война! Его могут убить… Ты понимаешь, что это значит…
Прохор Николаевич оставил плечо жены, выпрямился:
– Вот видишь, я стою перед тобой. И я только что вернулся с моря.
И, как-то сразу успокоившись, она ответила:
– Хорошо, пусть все будет так…
Прохору надо было верить. Он был для нее прочной опорой, ни разу не пошатнувшейся за все годы их совместной жизни.
Прохор – ее твердыня!..
Три койки
Тело горит. Боль исходит откуда-то из глубины, чуть ли не от самого сердца. Какой-то матовый шар висит над ним, ослепляя светом. Потом начинает вращаться. Все быстрее, быстрее. Становится холодно. Почему мама забыла закрыть окно?..
Чьи-то теплые руки подхватывают его голову, приставляют к губам ободок кружки. От воды вроде становится легче, и Русланов тихо спрашивает:
– Который час?
– Уже восьмой.
– Значит, скоро укол. Скажите, чтобы поскорее…
– Хорошо. – Женщина, поившая его водой, тихими шагами отходит от него к соседней койке. Там лежит какой-то незнакомый офицер; лицо под тусклым светом кажется синим, щеки впалые, голова плотно забинтована, он что-то рассказывает женщине.
– …Было-то это совсем недавно, – говорит офицер. – Приехали бы вы раньше, и вы бы еще встретили его в Мурмашах. Он отдыхал там на военном курорте. Я не думаю, чтобы он мог погибнуть так просто. Хотя…
Чужая судьба, чужое горе, чужая боль! А тут своя боль, и такая страшная, и вот она снова наваливается на него. Снова мечется в жаркой постели жаркое, в осколках и ожогах молодое тело.
– Лежите, лежите. Вот идет сестра, сейчас она вам сделает укол…
Что-то ледяное дотрагивается до руки, короткий укус иглы – и боль пропадает. Потом, точно во сне, Русланов видит, как в палату вплывают носилки, на которых лежит забинтованный матрос в тельняшке. Носилки останавливаются как раз перед койкой Русланова, и он узнает в этом матросе командира «Аскольда».
Только не того Рябинина, каким он привык его видеть, а еще молодого – почти мальчика.
Сережка очнулся и увидел над собой белый потолок с рядами заклепок. Потолок качался. Качался и он сам.
Что-то звенело, плескалась вода. Он повернул голову, увидел лейтенанта в белом халате.
– Где я? – спросил он.
– На «Летучем», – ответил доктор.
Сережка вспомнил все сразу: шторм, груз на палубе, планширь с двумя болтами, темный силуэт миноносца, нырявшего с гребня на гребень…
– Ух! – вздохнул он, внезапно испугавшись всего, что было.
Доктор нацедил в стакан какой-то прозрачной жидкости, долил ее водой из-под крана умывальника. Посмотрел
– На, пей!
– Что это?
– Спирт.
– Я боюсь. Никогда не пил.
– Шторма не струсил, а тут сто граммов выпить боишься. Пей, это тебе на пользу.
Сережка набрался храбрости, осушил стакан одним махом. В голове закружилось, стало тепло, захотелось смеяться. И, беспричинно улыбаясь, он слушал, что рассказывал ему веселый доктор.
– …Ну, брат, смотрим, ты совсем скрылся. Потом – нет, вынырнул. А погодка, сам знаешь, какая была: ветер-шалоник, как говорят поморы, на море разбойник, без дождя мочит. Думаем, пропал парень. И пропал бы, если бы командир не дал полный и не вывел бы на тебя эсминец. Подобрали тебя – и на борт! Живи, брат…
– Спасибо! – сказал Сережка.
– Ты не меня благодари, а командира и сигнальщика Лемехова. Он перед вахтой крепкого кофе выпил по моему рецепту, и глаза у него стали, как у кошки, – сразу тебя заметил…
– А транспорт? – вдруг насторожился Сережка.
– Э-э, брат, забудь! Ушел в Англию…
Стоило преодолеть столько препятствий, чтобы потом оказаться сброшенным за борт! Правда, теперь он не сомневался, что транспорт, вернувшись из Англии, снова примет его в состав команды. Но жди, когда он вернется!..
После обеда юноша пошел благодарить сигнальщика Лемехова. В кубрике матросы показали ему на здоровенного матроса, богатырский храп его наполнял кубрик. Сережка попробовал разбудить сигнальщика, спасшего ему жизнь, но Лемехов не проснулся. Матросы отсоветовали тревожить его вовсе.
– Если боевой тревоги не будет, – шутили они, – то к ужину сам проснется. Его у нас только обеды да тревоги в чувство приводят… Правда, можно зажать ему нос, но он и без дыхания спать умеет…
Тогда Сережка пошел к командиру в салон, где его поразила красивая, совсем не каютная обстановка. Сам командир – капитан третьего ранга Бекетов – оказался человеком маленького роста, с добродушным румяным лицом. Он сидел за круглым столиком в глубоком кожаном кресле и пил чай, просматривая какие-то бумаги. Чай был заварен по особому «морскому» способу настолько крепко, что он переставал быть нормальным чаем и переходил в разряд особого напитка, который на флоте носит странное название «адвокат».
– Это ты брось, – сказал Бекетов, когда юноша стал благодарить его за спасение. – Тебя вот с транспорта по семафору благодарили. Они тебя обратно бы взяли, но шторм был, а потом зыбь, видишь, и сейчас какая, борта можно помять…
Скоро капитан третьего ранга стал собираться на мостик. Он пролез головой в глубокую меховую кухлянку, обмотал шею пестрым шарфом, стал натягивать пудовые штормовые сапоги.
– А ведь я твоего отца знаю, – говорил Бекетов, – таких, как он, моряков мало. Недавно бой разыграл с немецкими миноносцами, здорово им корму горчицей смазал. Только вот чего это он тебя в море отпустил?.. Придем в Кольский залив, возьму я тебя за ухо и отведу к матери… Еще навоюешься!..