Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана
Шрифт:
Но едва он снова ступил на трап, как часовой снова крикнул:
– Назад!
– Ну, тогда доложите старшему лейтенанту Беридзе, что к нему пришел его друг по училищу Пеклеванный.
Дверь катерной рубки распахнулась, и на палубе появился старший лейтенант Беридзе.
– Вах, – сказал он, – другом-то ты никогда мне не был, а вообще хвалю, что зашел. Пропусти его! – приказал он матросу и пошел навстречу гостю, еще издали протягивая смуглую руку.
Чувствуя, что его самолюбие сильно задето, Пеклеванный сказал:
– Ну
– Это не вахтенные, – засмеялся Вахтанг, – это, брат, дисциплина такая… Что, не нравится?
– Да нет, все по уставу.
– А я люблю устав… Ну ладно, проходи!
Он пропустил его впереди себя в низенькую тесную каюту, наполовину занятую раскинутым столом. На столе лежал мелко нарезанный хлеб, стояла раскрытая банка с тушенкой, краснела пузатая жестянка с элем.
На крохотном диванчике, положив на радиатор ноги в шерстяных носках, сидел скромно одетый пехотный офицер. Пригладив рукой светлые волосы, он как-то застенчиво назвался:
– Лейтенант Ярцев.
– Мой лучший друг, – представил его Вахтанг и достал из шкафчика третий стакан: – Наливать?
– Эль?.. Никогда не пробовал, – признался Артем.
Выпили.
– Ну как? – спросил Вахтанг.
– Да ничего вроде.
– Недавно, – сказал Ярцев, улыбнувшись, – мне пришлось пить настоящий баварский мюншенер. Это куда лучше!
– Где это вы его пробовали?
Вахтанг похлопал Пеклеванного по плечу:
– Где – лучше не спрашивай. Нам с тобой там не бывать.
– Почему? – сказал Ярцев. – Мы все там побываем. Рано или поздно, а побываем.
– Вы что имеете в виду? – спросил Артем.
– Я имею в виду наши искони русские Печенгские земли.
– Но, – добавил Вахтанг, – уже без мюншенера.
– И без егерей, – добавил Ярцев.
Все рассмеялись, и Артем как-то невольно проникся уважением к этому скромному офицеру.
– Ярцев… Лейтенант Ярцев, – начал вслух вспоминать он, – простите, вы не тот Ярцев?..
– А какой тебе нужен? – вступился Вахтанг.
– Вы простите меня, – повторил Артем, – но я где-то слышал о Ярцеве-разведчике.
– Может быть, и я, – уклончиво ответил пехотинец; потом, явно переводя разговор на другую тему, спросил: – Вы знаете, что семнадцатого августа президента Финской республики посетил «великий молчальник»?
– Кто этот молчальник?
– Так зовут фельдмаршала Кейтеля, – пояснил Ярцев. – Интересно, что он посетил Маннергейма по личному указанию Гитлера. Для того чтобы выслушать мрачное известие: Суоми отныне уже не считает себя связанной с Германией прежним договором. Я имею в виду договор между Рюти – и Риббентропом…
– Что ж, – заметил Вахтанг, накладывая гостям тушенку, – после этого следует ожидать, что финны попытаются завязать с нами мирные переговоры.
– Вполне возможно, – поддакнул Пеклеванный. – Но только непонятно, зачем нужны нам
– Для мира, – отозвался Ярцев.
– Но мир мы можем завоевать оружием, а не бумажкой.
– А эль-то крепкий, – сказал Вахтанг, кивнув на Артема.
Ярцев не улыбнулся и мягко возразил:
– Ведь важно не то, что мы можем пройти Финляндию из конца в конец, а важно то, что, идя на переговоры, мы еще раз докажем финнам свое добрососедское отношение. И, по-честному говоря, финны не такой уж плохой народ, как у нас многие думают… Впрочем, – закончил он, – время покажет!
– За переговоры! – предложил Вахтанг, подливая в стаканы золотистый эль.
Артем покорно выпил и стал прощаться.
Тетя Поля возвращалась с траулера домой, неся в руке тяжелые пикши, поддетые за жабры на одну бечевку. Вот и окончен ее первый рейс. Не так уж и страшно все это. Сейчас другое страшит – одиночество. Все-таки, что ни говори, а коли нету родного человека под боком, не сладко встречать старость. «Детишек Бог не дал, – часто печалилась она, – война закончится, какого-нибудь сироту возьму, все легче будет…»
Иногда она пыталась вспомнить свою молодость. Но в памяти почему-то остались только заливные поймы в цветах, паруса в солнечном мареве да веселый перестук топоров на верфях, еще вот помнит, как жемчуг собирала, как пела на вечеринках старины протяжные, ну – и все, пожалуй. Зато с какой страшной явственностью вспоминается всегда последнее, совсем недавнее, и больше всего тот вечер, когда пришел Антон Захарович домой веселый, праздничный – оставили его на «Аскольде» по-прежнему боцманом.
Неожиданно за ее спиной раздался чей-то голос:
– Эй, хозяйка! Не продашь ли рыбки?
– Сам поймай, – ответила тетя Поля, не обернувшись на голос, и вдруг обиделась. – Да что я тебе, – крикнула, – спекулянтка какая?!
А когда обернулась, то увидела: стоит перед ней солдат в старенькой шинели без погон, на голове папаха потертая.
– Да что ты, мамаша! Я тебя обижать не хотел. Просто вот рыбки захотелось. Дай, думаю, спрошу!
– Эка невидаль, рыбка-то, – смягчилась тетя Поля – Будто ты и солдат не наших краев?
Подкинул солдат тощенький мешок на спине, подошел:
– Эх, мать ты моя! – сказал. – Два года в этих краях землю собой согревал. Уж оттаяла она или нет – не знаю… Из плена вот бежал, второй только день как на свободе…
– Сердешный ты, – пригорюнилась тетя Поля, – как же ты живым вышел оттуда?
– И не спрашивай, – отмахнулся солдат. – Кости все перебиты, зацинжал сильно. Меня, вишь ты, вчистую демобилизовали. На родину еду, на Псковщину…
– Да ты бы сразу эдак-то сказал. У тебя и денег-то, наверное, нету?
– И то правда, – весело согласился солдат. – Денег всего четыре рубля. Ну, думал, поторгуюсь…