Оккультные силы СССР
Шрифт:
Так проходила эта суровая зима. Весеннее солнце согревало, и все немножко стали веселей. И вот, наконец, пришел приказ из Кремля об освобождении Петра Александровича. Связано ли это было с письмом к Ленину или нет — мне неизвестно. Хотя мы с мамой попеременно ездили к нему через день, освобождение его было неожиданным".
Б. Гусев в своих воспоминаниях воспроизводит рассказ деда со слов бабушки о том, как его освободили, и о пути его из Чесменского лагеря домой в Удельную.
"Утром его пригласил к себе комендант и объявил, что получено
— Надолго? — прищурясь, спросил дед.
— Доктор, это полностью зависит от вас. Дед по обыкновению ответил шуточкой:
— Я сам себя сажаю в тюрьму? Какой раз?.. Не знал! Комендант хотел по-мирному расстаться со знаменитым
строптивым заключенным и добродушно сказал:
— Лечите людей, доктор, никто вас не тронет, но не занимайтесь политикой! Зачем вам это?
— Какая «политика»? После вашей революции я ушел от . всего. И до революции я занимался своей медициной, писал
научные книги… Писал и царю, но о чем? Вы хоть читали?
— Доктор, да вы же генералом были! «Ваше превосходительство»! Уже за одно это с вас следовало спросить…
— Статский генерал. В молодости служил по Министерству иностранных дел, шли чины… Я служил России!
— Царской России.
— Другой не было.
— Положим, была и другая, оставим это. Но вы и после революции вели контрреволюционную пропаганду и агитацию.
— Неправда!
— Доктор, я знакомился с вашим делом… Не хотелось напоминать, но… Вот, пожалуйста. — Комендант раскрыл папку и полистал ее. — Вот! В вагоне поезда на участке пути между Финляндским вокзалом и станцией Удельная вели контрреволюционную пропаганду, есть свидетели.
— Какая «пропаганда»?! Я ехал с приема с женой и дочерью… Два солдата и матрос говорили о революции. Я спросил: «Что же дала нам устроенная вами революция?»
— Вот это и есть контрреволюционная пропаганда и агитация! В чистом виде.
— Это ваша свобода?
— Да, это свобода от контрреволюции, доктор. Идет гражданская война! Вот кончится, тогда… Но и тогда против революции говорить не позволим!
Теперь уже дед не хотел обострять разговор перед своим освобождением. Страсти были накалены…
— Ну хорошо, — сказал он. — Ваше дело. Я старый человек. Позволяете мне лечить — и на том спасибо. Будет надобность во мне — прошу, приму без очереди.
— Без очереди, доктор, вы царских министров принимали… А мы люди простые, постоим и в очереди, придет нужда.
— Не думаю. Не очень-то любят власть предержащие в очередях стоять. Все властители похожи друг на друга: встань ты, я сяду. Ты попользовался, теперь дай и мне.
— Доктор, вот вы опять начинаете! Хотите обратно вернуться? — уже с раздражением осадил комендант.
— Молчу-молчу!.. Но это еще Лев Толстой сказал о революционерах.
— И с графа мы б спросили кое за что, будь он жив!.. Дед хотел едко ответить начальнику, однако сдержался.
В канцелярии тюрьмы ему выдали нужные документы, делопроизводитель записал в тюремный журнал: «Согласно распоряжению за номером, за подписью… гр-нин Бадмаев П. А. отпущен по месту жительства: Петроград, Удельная, Ярославский, 85». И двери тюрьмы растворились
— К Нарвской, что ли?
— Туда, к трамваю.
— Садись, дед, вижу, откуда идешь. Что же мы, не православные?
— Ну спасибо, подвези, ради Бога.
Бадмаев уселся в телегу, подложив сена, мужик прокричал вековое: «Но-о! Пшла-а!» — и телега тронулась.
Трамваи не ходили, и от Нарвской заставы дед пошел пешком, озадаченный, как он все же преодолеет эти двадцать километров. Еще с саквояжем. Но пройдя с версту, услышал гудение трамвая. Откуда-то выскочил одинокий вагон. Петр Александрович поднял руку. Вагон остановился.
— Куда, дед? В парк еду, — высунулся вагоновожатый.
— Довезите, пожалуйста, до Выборгской… Врач я, а сам заболел…
Помедлив, вожатый сказал:
— Садитесь, доктор. Вы не с Поклонной?
— С Поклонной…"
Лидия Петровна вспоминает, как вечерами Елизавета Федоровна рассказывала Петру Александровичу о всех делах, читала ему газеты. "Читать вслух приходилось и мне, но, к сты-. ду моему, я очень не любила читать вслух, уж очень скучно было читать газету. Как-то раз мне П. А. сказал: прочти, что ты сама читаешь, какую книгу. Я с удовольствием начала читать вслух книгу моей любимой Чарской об институтках. П. А., прослушав несколько страниц, рассердился и строго сказал: «Брось, не читай этой ерунды, неужели тебе это интересно?» Я очень обиделась и за Чарскую, и за себя.
Навещали П. А. сын его Петр Петрович, друг его Пчелин Сергей Семенович, Тер-Степанов Иван Степанович, Безобразов Федор Федорович. Навещал его и врач Пастернак по просьбе мамы. П. А. слабел, ему становилось хуже. Он лежал, не вставая с кровати. И вот, по роковому недоразумению, несогласованности, ночью около двух часов за отцом приехали — последовал новый арест. Отчаянию мамы не было границ, и его с кровати на носилках, взятых из тюремной больницы, понесли в машину. Мать умоляла разрешить ей сопровождать П. А. в тюрьму. Когда его увезли с мамой вместе, тут уж и я не переставала плакать, и ночью вместе со старшей сестрой Татьяной пешком мы пошли в город, на Гороховую, в Чека в надежде узнать что-либо, там должны были находиться мои родители.
Так до утра мы проходили с Татьяной перед зданием. Дождались до десяти часов и, не получив никаких справок, вернулись домой.
Даже стойкая Кулюша растерялась и плакала. Куда кинуться, кого просить? Так прошел весь день, и только поздно вечером пришла мама, осунувшаяся, вся потемневшая, со словами: «Увезли не знаю куда, а меня продержали, потом не пустили к нему!..» Мама безутешно рыдала. Утром решила искать отца. Она направилась по очереди по всем тюрьмам, а мне и Татьяне велела также ехать по разным адресам.