«Оккультный Рейх». Главный миф XX века

Жуков Дмитрий Анатольевич

Гиммлер никогда не разделял интереса некоторых радикальных народников к оккультизму (вопреки распространенному мнению) и вовсе не был настроен уничтожать христианские церкви, как об этом твердят эпигоны «оккультного мифа». Конечно, к концу 1920-х годов Гиммлер подчас резко критиковал Ватикан, видя в нем некую интернациональную силу, стремящуюся к политическому господству. Интересовался рейхсфюрер и древними индоевропейскими и германскими формами религиозности (введение характерных ритуалов в СС было обусловлено желанием придать организации характер элитарного ордена). При этом Гиммлер явно не собирался выдумывать какую-то «новую религию». Другими словами, хотя он и перестал быть набожным человеком, но вовсе не превратился в воинствующего антихристианина. Гиммлер очень не любил, когда его называли агностиком.

Для определения собственного мировоззрения он изобрел специальный термин gottglubig (буквально — полагающийся на Бога). Ему нравилось встречаться с немецкими учеными-религиоведами, устраивать дружеские споры на ту или иную религиозную тему.

Однажды школьник Фриц Брюггеман обратился к рейхсфюреру с письмом, в котором фигурировал вопрос, был ли Иисус евреем? Гиммлер ответил: «Безусловно, мой дорогой мальчик, Иисус не был евреем». В статье «Богом данный порядок» Гиммлер отмечал: «Все, что было и есть на этой земле, создано и одухотворено Богом. Злобные глупцы сочинили сказку о том, что наши праотцы поклонялись идолам и деревьям. Нет, они были уверены — в соответствии с вековым знанием и вековым учением — в существовании Богом данного порядка для всей земли, всего растительного и животного мира». П. Пэдфилд пишет, что Гиммлер «всегда с симпатией относился к людям, говорившим ему: „Принимая во внимание взгляды родителей, я должен крестить своего ребенка“».

С другой стороны, — и это необходимо подчеркнуть, — Гиммлера нельзя назвать христианином. О его религиозном мировоззрении мы можем судить по мемуарам Феликса Керстена, личного врача рейхсфюрера. Керстен вспоминал, что Гиммлер довольно настороженно относился к Католической церкви, обвиняя ее в двойной игре. Но к самой вере он, безусловно, относился с уважением. «Я не имею ничего против христианства как такового, — говорил рейхсфюрер Керстену, — несомненно, оно основывается на возвышенных нравственных идеалах»³⁹³. В соответствии с собственными идеями Гиммлер трактовал личность Богоматери: «Связывать женственность с религией — благородная идея. Она соответствует нашему германскому мировоззрению. В Древнем Риме именно девственницы — весталки — были хранительницами священного огня в храме Весты; кроме того, многие народы почитали своих „мудрых женщин“. Я сам бываю очень тронут, когда вижу, как женщины и дети обращаются к Богоматери со своими горестями»³⁹⁴.

Керстен не отрицает, что Гиммлер был суеверен и проявлял интерес к астрологии, хотя «в принципе не верил в нее». Его увлекали древние религиозные памятники индоевропейцев: обе Эдды, Веды и Ригведы, а также «Бхагават-гита». Рейхсфюрер говорил: «Я восхищаюсь мудростью тех индийских религий, которые требовали, чтобы цари и высшие чиновники ежегодно на два или три месяца удалялись в монастырь для медитации… Как вы думаете, Риббентроп или Лей способны на монашескую жизнь? Хотелось бы мне взглянуть на лицо Лея, когда ему предложат кислое молоко и черный хлеб в качестве пищи для тела и „Бхагават-гиту“ — для души»³⁹⁵.

Из мемуаров Керстена падкие на сенсации исследователи выудили байку о том, что Гиммлер якобы твердо считал себя воплощением короля Генриха. Однако Керстен вовсе не утверждает этого. Он говорит лишь о том, что это говорил ему Брандт, но когда сам доктор спросил главу СС о том, верит ли тот в реинкарнацию, тот ответил неопределенно. Возможно, Гиммлеру была симпатична эта теория, встречающаяся к тому же в индуизме, но навряд ли он воспринимал ее настолько буквально.

Генрих I был выходцем из саксонского герцогского дома Восточно-Франкского королевства. Появление прозвища «Птицелов», согласно легенде, связано с любимым досугом короля — ловлей птиц. Это занятие считалось в средневековые времена крестьянским и неблагородным промыслом (в отличие от охоты). Таким образом, легенда придавала Генриху простоту и народность, делая его весьма популярной и привлекательной фигурой для широких масс подданных.

Исключительно талантливый правитель и искусный политик, Генрих снискал славу как объединитель враждующих германских племен и как борец против язычников-мадьяр (венгров), представлявших для христианской Европы страшную угрозу (в указанный период мадьярские полчища периодически совершали варварские опустошительные

набеги на германские земли, уничтожали монастыри и культурные центры). Стычки с союзниками венгров — полабскими славянами были лишь эпизодом (кстати, покорение славянских племен сопровождалось их христианизацией). Кульминацией антивенгерской миссии Генриха стала победа над мадьярским войском 15 марта 933 года. Эта победа необычайно возвысила авторитет короля по всей Германии, объединенное войско, состоявшее из различных германских племен, сразу же после битвы провозгласило Генриха «отцом отечества, повелителем и императором»³⁹⁶. Таким образом, с периодом правления Генриха I (919–936) связано зарождение Священной Римской империи германской нации.

Андрей Васильченко справедливо отмечает: «Несомненно, Гиммлер хотел, чтобы его сравнивали с любимым королем»³⁹⁷. Уже будучи рейхсфюрером, Гиммлер приложил немало усилий для того, чтобы всячески пропагандировать деяния Генриха I по созданию империи.

В любом случае Гиммлер никогда не навязывал своих убеждений кому-то другому. Он, к примеру, не воспрещал своей дочери Гудрун читать перед обедом христианскую молитву.

Основа для подражания — Тевтонский орден

Вопреки распространенному мнению, Гиммлер решил взять за основу для подражания не Иезуитский орден, а «Госпиталь пресвятой Девы Марии немецкого дома в Иерусалиме», более известный как уже упомянутый Тевтонский орден. Консервативно-революционный мыслитель Юлиус Эвола отмечал: «Ясно прослеживается намерение рейхсфюрера СС создать орден, в котором должны были быть объединены элементы прусской этики и старых рыцарских орденов, особенно Тевтонского ордена»³⁹⁸.

Многие исследователи твердят о том, что фюрер называл Гиммлера «моим Игнатием Лойолой» (впервые эта сентенция прозвучала в мемуарах Вальтера Шелленберга — крайне ненадежном источнике, полном противоречий и лжесвидетельств). По всей видимости, Гитлер никогда не говорил ничего подобного. В самом деле, с какой стати эсэсовцы стали бы оглядываться на опыт испанского католического ордена, если германская история предоставляла куда более успешный образец воинско-монашеской структуры? Рейхсфюрер видел в Тевтонском ордене «символ высшей немецкой культуры»³⁹⁹ и призывал своих подчиненных перенять у средневековых рыцарей такие черты, как «храбрость, неслыханную верность идее, способность к организации»⁴⁰⁰.

Тевтонский орден был основан бременскими и любекскими бюргерами в 1198 году на Святой Земле. Первоначальная цель ордена состояла в госпитальном уходе за больными. Однако вскоре орден приобрел и другие функции — военная и политическая миссия стали со временем играть превалирующую роль. Тевтонский орден был духовно-рыцарским. Его братья давали монашеские обеты целомудрия, послушания и бедности. Фактически орден знаменовал собой возвращение к такой архаической форме, как «мужской союз» (древнейшая основа индоевропейской цивилизации). Главным отличием немецких крестоносцев от иоаннитов и тамплиеров (на которых братья поначалу ориентировались) стала организация собственных государств — вначале в Венгрии, а затем в Пруссии. Именно борьба против язычников-пруссов стала со временем определять лицо орденской службы. Несмотря на то что в орден были приняты некоторые представители знатных прусских родов, по этническому составу он был все же чисто германским (впрочем, и сами пруссы — северные славяне — принадлежали к родственному немцам расовому типу).

Немецкий исследователь Тевтонского ордена Эрих Машке (большая часть его трудов вышла в свет при национал-социализме) отмечал: «В разлуке с домом и родными, без привязанности к женам и детям, братья могли удовлетвориться обетом послушания, в отличие от светских рыцарей, воинов или государственных чиновников. Их дни и ночи, согласно предписаниям, принадлежали ордену. В нем заключалась вся жизнь, и вне его не было ни надежд, ни радостей. Так достигалась концентрация воли, в которой заключались поистине безграничные возможности»⁴⁰¹. Рыцари ордена приняли Пруссию под защиту своего административного искусства, горожане занимались торговлей, крестьяне принялись осваивать землю.