Окно в Полночь
Шрифт:
— …сущностей? — я побарабанила пальцами по столу. — Работорговля потусторонним?
— Свести с ума конкурента, — Владлен Матвеевич смотрел перед собой. — Подсунуть парочке богатеев визитку психолога, а потом подослать к ним низшего. Пусть он не виден, но, силой напитанный, материален. И в зеркале может отразиться. Оба богатея со всех ног побегут «лечиться» к тому, кто уже знает суть «проблемы». Игнат сильно поднялся на таком мошенничестве. И сущности ему были необходимы. Без них он пшик, пустое место.
— И бабушка соглашалась? —
— Есть такое понятие, Василек, как неизбежное зло, — двоюродный дед встал, проковылял к окну и приоткрыл створку. — Я покурю, не возражаешь? — и ловко вытряхнул из пачки сигарету. — Игнат — это наше неизбежное зло. Откажись Дуся — он взялся бы за старое. А так… — он выпустил из носа дым. — Так сестра «сдавала в аренду» ненадолго умных и проверенных существ. На неделю-две, пока она им путь домой ищет. А Игнат, как и обещал, не перегибал с мошенничествами палку.
— И? — я поняла суть проблемы, но хотелось услышать подтверждение.
— Вероятно, один из бывших «сотрудников» Игната решил заявить о себе. Один из тех, кто больше ничего не умеет, но хорошо жить хочет. То, что происходило с Дусей… Ее жизнь… переписывали. Из ниоткуда появлялись «друзья», о которых она знать не знала, а настоящие — пропадали бесследно. Защитники, которых она дарила друзьям и семье… или теряли силу, или исчезали. Полгода она сходила с ума. Мы с Кешей были рядом, но…
Я чихнула, поежившись от холода. Черт, а похоже…
— А соседняя квартира, где дядя Боря живет, она чья? Ваша?
— Кешы, — кивнул мой собеседник и потушил сигарету. — Мы ее сдаем Борису. Он приезжий. Сам из деревни из какой-то, но когда мать сильно заболела, в город перебрался. Мать — в больницу, а сам — сюда, чтобы рядом с ней быть. А нам — деньги на больницу. Кеша… не в себе. Он до сих пор верит, что Дуся жива — видит ее повсюду, разговаривает с ней… И очень боится.
— А Серафима Ильинична?
Та по-прежнему раскладывала кары, изучала полученное, ругалась, смешивала пасьянс и снова начинала. Только выцветшие глаза с каждым новым раскладом блестели все лихорадочнее.
Владлен Матвеевич налил нам чаю и сел. Посмотрел с болью на жену и тихо сказал:
— Серафима была очень сильным провидцем. Она училась у отца, и тогда же мы познакомились. И поженились. С детьми только не складывалось, она творчеством жила… А когда Дуся умерла, писец за Симу взялся. Второй писец в семье, Василек. Конкурент. Игнат ведь тоже на нее переключился и… Все было, как с сестрой. У меня нет доказательств, указывающих на одного и того же человека… Но способность изменять прошлое — редкий дар летописца. Очень редкий. Чтобы взять под контроль сущность, писцы добавляли свои выводы, но в событийность не вмешивались. Не в их это власти.
— Но почему бабушка не выдержала, а… — я запнулась. — И почему «была провидцем»?
— Сумасшествие выжигает дар. Писцы — приемники.
— И он перешел ко мне со всеми проблемами прошлого… — пробормотала я и приникла к чашке с чаем.
Пила и не чувствовала вкуса. Этот… реально рядом должен быть. Я нахмурилась. Ведь нужно быть в курсе событий — в курсе того, что хочешь изменить. А раз он действует через людей, то знать нужно не только о жизни писца. Но и о жизни… «инструмента». У меня, в отличие от бабушки, круг общения узок донельзя — семья и Валик. Все. А если его жизнь меняли… Подробности о том же речном происшествии знают только… родители. Я похолодела. Мама… Маргарита Степановна… Неужели?.. Нет, бред это. Точно. Однако…
— Сколько лет дар не проявлял себя? — я тряхнула головой, запрещая себе хлюпать носом. — Когда вы поняли, что он… пробудился?
— А когда ты ключ увидела? — улыбнулся двоюродный дед. — В пять лет? Тогда и к нам вернулась способность видеть. Игнат поумнел за три года слепоты, убедился, как важно беречь семейного писца…
— …но все равно работал со сторонними? — я поставила чашку на стол и внимательно посмотрела на своего собеседника. — Вы знали, что дар ко мне перейдет?
— Или к тебе, или к Алевтине. Сестра вас обожала. Другие родичи тоже надеялись на писца, но я всегда знал — или ты им станешь, или Алевтина. Но слухи пользу принесли. Неизвестный затаился. Выжидал, проверял, вынюхивал… И очень глубоко залег. Я так и не выследил, — и поднял на меня серьезный взгляд: — Он где-то рядом, Василек. Думай. Кто мог увидеть тебя с ключом?
Я хмуро погрызла хворост, макая печенье в малиновое варенье. Да кто угодно. Муз не таился. И в кафе мог появиться, и на улице, и на работе. На работе… Я невольно вспомнила недавний случай в кафе. Гриша с его порталам и тень, которая мне почудилась. И Муза шеф тоже «видел». В гришину «писцовость» я не верила, но свои подозрения озвучила.
— Проверю, — коротко решил двоюродный дед и снова встал покурить.
Серафима Ильинична устало клевала носом над пасьянсом. Я посмотрела на нее и тихо спросила:
— Вы так и… всю жизнь вместе? С тех пор?..
— Я очень люблю Симу, — просто ответил Владлен Матвеевич, — и в том, что случилось, и моя вина есть. Не уберег. И отказаться не смог, когда понял, — он стряхнул дрогнувшей рукой пепел и добавил: — И не дай бог и тебе придется выбирать между сердцем и разумом, между совестью и логикой…