Око циклона

Аккуратов Валентин Иванович

«Все сделано точно, но верны ли наши расчеты пробега самолета? Подсолен ли снежный покров?..» Противное чувство подлым холодком охватило сердце. Страх рождался не от стремительно надвигавшейся стены, а от мысли, что совершена ошибка в расчетах. И где она, эта ошибка?

С трудом отрываю глаза от несущейся на нас зубчатой стены и перевожу взгляд на приборную доску. Стрелка скорости, медленно подрагивая, падала к семидесяти…

— Всем в хвост! — подает команду

Сорокин. В этот момент машина резко подпрыгнула на высоком наддуве, развернулась почти под шестьдесят градусов и с креном, замедляя скорость, поползла боком. И… остановилась.

Секундная шоковая тишина. Молча, испытующе смотрим друг на друга. В глазах больше вины, чем торжества удачи.

— Посадочка, — неестественно смеясь, говорит Мальков, — да еще под руководством инструктора!

Сбрасываем привязные ремни, выскакиваем из машины и осматриваем шасси. Все в порядке, лыжи целы. Не сговариваясь, идем к ледяной стене — Мальков, Сорокин и я.

Беру пригоршню снега. От холода ломит зубы. Горько-соленый вкус наполняет рот. Мальков ломает сигарету:

— Что же нас спасло? Последний наддув?

— И наддув. И засоленность снега. Но прежде всего — мастерство пилотов.

Тяжело дыша, подбегают потерпевшие. Крепкие рукопожатия, объятия, отрывистые слова.

— Братцы, товарищи, как же вы нас напугали, когда развернуло машину! Издали казалось, вы врезаетесь в торосы…

— Ну, ну, успокойтесь. Как вы-то сами?

— Да ничего, нормально.

С пятнами ожогов на небритых лицах, рядом они совсем не выглядели такими беспомощными, как казалось нам сверху.

— А где Каминский, что с ним?

— Все в порядке. Не спал более двух суток, а когда улетел Черевичный, свалился. Спит в хижине.

Хижину находим по канистре цвета хаки. Вползаем в открытый лаз сооружения из глыб льда, снега и обгорелых остатков хвоста самолета. В густых голубых сумерках вскоре разглядели Каминского. Он лежит в спальном мешке.

— Михаил, здравствуй, дорогой! — говорит Мальков.

— Как вы сюда попали? — Каминский садится и недоуменно смотрит на нас.

— Да вот, сели… за вами пришли.

— Сели? Как сели? — Он быстро выпрыгивает из спального мешка. — И ваш самолет цел?

— Все нормально. Пока мы сюда шли, Сорокин уже вывел его на старт.

— Но вы же на лыжном шасси, без тормозов! — Далекий, нарастающий гул заставляет нас насторожиться.

— Надо быстрее уходить. Льдину вот-вот сломает.

На выходе Каминский выдернул из снега тяжелую пешню и подал мне.

— Возьми на память. Все, что осталось от самолета. Пешня

особая, делалась в конструкторском бюро товарища Антонова. Разборная, из особого спецсплава.

Мы подошли к голубому озерку, затянутому молодым льдом. Кое-где из него выступали черные, обгоревшие детали самолета. Поодаль из сугроба торчал звездообразный мотор, оплавленный, искореженный.

— Вот здесь и упали. Мотор оторвался при ударе… Помню лишь скрежет металла, всплеск яркого пламени, и… все.

— Вы лучше, товарищ Каминский, расскажите, что привело самолет к гибели? — неожиданно официальным голосом произнес Мальков. — Впечатление такое, что у вас заклинило управление.

— Да, внешне похоже. Но причина иная. Машина ведь экспериментальная. На ней установлен реверсивный винт. Ну, как бы винт заднего хода. Он предназначен для сокращения пробега самолета на посадке. Система замечательная. Она значительно обезопасит работу полярных летчиков. Если бы у Черевичного стояли такие винты мы давно бы сидели на базе. Так вот, включение реверса производится строго после касания лыж снежной поверхности. Десятки льдин, невероятно малых, мы освоили благодаря этой системе. Но здесь произошла ошибка. Кнопка включения радиотелефона и кнопка реверса временно были установлены на штурвале рядом. На руках у меня меховые рукавицы. Видимо, я нажал вместо кнопки рации кнопку реверса. Резкое торможение, потеря скорости сделали машину неуправляемой… Вот и весь секрет.

Он замолчал. Мы медленно шли в другой конец поля, к старту, вдумываясь в услышанное и не понимая, как они остались живы.

Неожиданно взвившийся над самолетом красный шар ракеты заставил нас ускорить шаги.

— Что там еще? Почему тревожная? — вырвалось у Малькова.

— А вон смотри, — ответил я, показывая на черную ломаную линию, бегущую от гряды торосов через все поле.

— Вечная история! Быстрее! Надо немедленно уходить, — поторопил нас Сорокин.

…База тепло и радостно встретила наш самолет, тут же взяв под дружескую опеку потерпевших. А через месяц, завершив программу, все благополучно возвратились в Москву.

Что еще сказать? Пожалуй, лишь одно: после тщательного разбора причины аварии за выполненные испытания реверсивного винта в сложных условиях Арктики и мужественное поведение в тяжелой обстановке Каминский и его экипаж получили благодарность командования Полярной авиации и Главного конструктора предприятия.

Не признает и не выносит случайностей Арктика. Но их умеют оценивать и прощать люди…