Око Мира

Джордан Роберт

У Найнив отвисла челюсть, когда длинная серая тень с рычанием мелькнула с ней рядом, казалось, совершенно не замечая ее саму и двух ее лошадей, но острые клыки щелкали вокруг обезумевших животных, мечущихся теперь сразу во всех направлениях. Вторая тень смерти носилась вплотную за первой. Найнив хотела закричать вновь, но голос отказал ей. Волки! Да поможет нам Свет! Что же делает Морейн?

Подгонять Белу ударами пяток необходимости не было. Кобыла скакала во всю прыть, а вторая лошадь была просто счастлива нестись следом за ней. Куда угодно, ибо чем дольше бежишь, тем дольше спасаешься от огня, павшего с неба и поразившего ночь.

Глава 38

СПАСЕНИЕ

Перрин

ворочался, ворочался с боку на бок со связанными за спиной руками и наконец со вздохом бросил это занятие. Вместо одного камня, от которого он старался отодвинуться, появлялись два. Неловкими движениями Перрин попытался натянуть сползший плащ обратно на себя. Ночь выдалась холодной, а земля словно вытягивала из тела все тепло, — как это и было каждую ночь с тех пор, как Белоплащники поймали его и Эгвейн. Дети Света не считали, что пленникам нужны одеяла или какое-нибудь укрытие от ветра. А тем более опасным Друзьям Темного.

Эгвейн, свернувшись калачиком, лежала, прижимаясь к спине Перрина, сохраняя тепло, забывшись глубоким сном до смерти уставшего человека. Как он ни ворочался, а она даже не ворчала. Солнце давно, много часов назад, закатилось за горизонт, и у Перрина ломило все тело — с ног до головы — после целого дня ходьбы за лошадью с веревочной петлей на шее, но сон к нему не шел.

Колонна продвигалась не очень быстро. Поскольку большую часть запасных лошадей разогнали в стеддинге волки, Белоплащники не могли передвигаться так поспешно, как им того хотелось; то, что они опаздывали, тоже ставилось в вину двум пленникам из Эмондова Луга. Но волнистая двойная колонна все время шла маршем, — Лорд-Капитан Борнхальд намеревался во что бы то ни стало достичь Кэймлина вовремя, — и всегда где-то в глубине разума Перрина бился страх, что если он упадет, то Белоплащник, ведущий его на привязи, не остановится, несмотря на приказы Лорда-Капитана Борнхальда доставить пленников в Амадор к Вопрошающим живыми. Перрин понимал, что с ним будет, если это произойдет; руки ему развязывали, лишь когда кормили Перрина или водили к отхожему месту. Веревка на шее заставляла парня к каждому шагу относиться с полным вниманием, любой камень под ногой мог оказаться роковым. Он шагал с напряженными мускулами, тревожно разглядывая землю впереди. Эгвейн — иногда Перрину удавалось бросить взгляд и на нее — вела себя точно так же. Встретившись с нею взглядом, он видел, как она напряжена и испугана. Ни один из них не осмеливался отрывать взор от земли надолго — только на миг. Обычно, едва только Белоплащники позволяли юноше остановиться, Перрин как подкошенный валился на землю без сил, словно выжатая тряпка, но сегодня вечером мысли его мчались галопом. Кожа покрылась мурашками страха, который зрел днями. Перрин закрывал глаза, и перед его взором представало лишь то, что обещал сделать с пленниками Байар, когда отряд достигнет Амадора.

Перрин был убежден: Эгвейн по-прежнему не верит тому, что твердил им своим ровным голосом Байар. Если бы верила, вряд ли она могла бы спать, какой бы усталой ни была. Поначалу он сам тоже не верил Байару. По-прежнему не хотел верить; люди не могут так поступать с другими людьми. Но Байар не угрожал — он словно бы говорил о глотке воды, рассказывая о раскаленном железе и клещах, о ножах, которыми сдирают кожу, об иголках, которые вонзают пленникам в тело. Судя по всему, Байар не старался их напугать. В его глазах никогда не было и намека на тайное злорадство. Его нисколько не волновало, напуганы они или нет, мучают их или нет, живы они или нет. Вот от чего Перрина прошиб однажды холодный пот; тогда-то и пришел конец всем сомнениям. Именно это в конце концов убедило его: Байар говорит чистую правду.

В тусклом лунном свете неясно серели плащи двух охранников. Перрин не мог различить лиц солдат,

но знал, что охрана следит за пленниками. Будто те, связанные по рукам и ногам, могли что-то предпринять. Еще по светлому времени суток он помнил отвращение во взглядах сторожей и недовольно вытянутые лица, будто их поставили охранять грязных уродов, распространяющих вокруг себя зловоние и отвратительных на вид. Все Белоплащники глядели на пленников именно так. Это отношение оставалось неизменным. Свет, как мне убедить их в том, что мы не Приспешники Тьмы, когда они уже уверились, что мы — именно они и есть. Желудок Перрина свернулся в болезненный узел. В конце концов он, наверное, признается в чем угодно, лишь бы остановить Вопрошающих.

Кто-то шел в сторону пленников — Белоплащник с фонарем в руке. Он остановился и заговорил с охранниками, которые почтительно ему отвечали. Разговора Перрин не слышал, но высокую худую фигуру узнал.

Когда фонарь оказался возле его лица, Перрин скосил глаза. Байар держал в руке Перринов топор; он, судя по всему, решил это оружие себе присвоить. По крайней мере, без него Перрин никогда Байара не видел.

— Просыпайся, — равнодушно произнес Байар, словно считал, что Перрин спит с поднятой головой. Слова свои он сопроводил безжалостным пинком по ребрам пленника.

Перрин скрипнул зубами. От сапог Байара бока у него давно превратились в сплошной кровоподтек.

— Я сказал — просыпайся. — Сапог двинулся обратно, и Перрин быстро произнес:

— Я проснулся. — Обязательно нужно подтвердить, что слова Байара услышаны, иначе он найдет иной способ привлечь к себе внимание.

Байар поставил фонарь на землю и наклонился, проверяя путы. Он грубо подергал веревки на запястьях Перрина, вывернув юноше руки в суставах. Обнаружив узлы такими же тугими, как их он оставил, Байар потянул за веревку у лодыжек связанного, протащив Перрина по камням. Белоплащник внешне выглядел очень похожим на скелет — и откуда столько силы, — но с Перрином он обращался так, будто тот ребенок. Таков был еженощный порядок.

Когда Байар выпрямился, Перрин заметил, что Эгвейн все еще спит.

— Проснись! — крикнул он. — Эгвейн! Проснись!

— А?.. Что? — Голос Эгвейн был напуганным и со сна хриплым. Она приподняла голову, щурясь на свет фонаря.

Байар ничем не выказал досады, что ему не удалось пинком разбудить и девушку; с ним этого ни разу не случалось. Он просто подергал, как чуть раньше с Перрином, за веревки, не обращая внимания на стоны Эгвейн. То, что Байар причинял боль, никоим образом, по-видимому, его не волновало; Перрин был единственным, с кем он вел себя в этом отношении как-то по-другому. Даже если этого и не помнил Перрин, Байар помнил, что юноша убил двоих из Детей.

— Почему Друзья Темного должны спать, — бесстрастно заявил Байар, — когда честным и порядочным людям приходится бодрствовать, охраняя их?

— В сотый раз уже, — устало сказала Эгвейн, — мы — не Друзья Темного.

Перрин напрягся. Иногда подобное отрицание имело результатом выговор, произнесенный скрипучим, монотонным голосом, — о признании и о раскаянии, продолжающийся описанием методов, которыми Вопрошающие их добиваются. Иногда такая лекция завершалась пинком. К удивлению Перрина, на сей раз Байар проигнорировал протест.

Вместо этого Белоплащник присел рядом с Перрином на корточки — весь из углов и впадин, с топором на коленях. В свете фонаря у него на плаще с левой стороны груди блестели золотое солнце и две золотые звезды под ним. Сняв шлем, Байар поставил его возле фонаря. Как ни странно, но на его лице, кроме надменного презрения или ненависти, было какое-то новое, непонятное выражение, сосредоточенное и решительное. Байар положил ладони на рукоять топора и молча внимательно разглядывал Перрина. Перрин пытался не ерзать под этим пристальным взглядом запавших глаз.