Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
– Выходим! – сопровождающий кивнул в сторону бегущей за окном поезда платформы. – Герасимово.
Леонид поправил тулуп, попытавшись застегнуть верхний крючок, но пальцы слушались плохо. Вагон не отапливался, а перчатки он оставил в кармане шинели. Тулуп выдали перед самой поездкой, пообещав ледяную ночь и сильный северный ветер.
Ночь уже наступила. Теперь предстояло узнать, откуда дует.
Паровозный гудок… Вагон качнуло, завизжали тормоза, мир за окном дрогнул. Товарищ Москвин запоздало вспомнил, что остался не только без
Два последних дня прошли тихо и спокойно, третий тоже начался, как обычно, но после обеда руководителя группы срочно вызвали в начальственный кабинет…
Проводник долго возился с дверью, наконец, справившись, опустил железную лесенку и спрыгнул на платформу. Леонид взялся рукой за холодный поручень и, негромко, чертыхнувшись, последовал за ним. На платформе, как он успел заметить, народу было немало. Некоторые в таких же полушубках, но большинство в очень знакомых шинелях.
– Вам в тот конец, товарищ Москвин! – сопровождающий показал в сторону стоявшего на краю платформы черного авто, но оттуда уже спешили двое в серых шинелях с темно-зелеными петлицами. Синие суконные шлемы, неулыбчивые внимательные глаза…
– Документы предъявите.
Удостоверение смотрели недолго, а вот небольшую, написанную от руки бумагу, полученную перед самым отъездом в канцелярии, изучили вдоль и поперек. Внизу имелась подпись Кима Петровича Лунина, а наверху темнели большие прописные буквы:
«ГОРКИ».
Наконец бумаги вернули. Один из встречающих скупо улыбнулся:
– Уж вы извините, Леонид Семенович. Приказ – один на всех. Пойдемте, вас ждут.
Товарищ Москвин уже это понял и даже узнал того, кто стоял возле автомобиля. В эту ночь ветер был северным…
* * *
– Согрейтесь, товарищ Москвин!
Бокий, протянув плоскую металлическую флягу, оскалился, поглядел в черное небо.
– Еще до революции удалось мне как-то побывать на помещичьей охоте – настоящей, прямо по «Графу Нулину». «Пора, пора! рога трубят; псари в охотничьих уборах чем свет уж на конях сидят, борзые прыгают на сворах…» Нынешняя ночь мне очень ее напоминает…
Во фляге оказался коньяк. Леонид, отхлебнув, не чувствуя ни вкуса ни крепости, вернул обратно.
– А мы здесь в каком качестве? Псарей или борзых?
Председатель ОГПУ быстро оглянулся и, взяв Леонида под локоть, отвел в сторону: шептать не стал, но говорил тихо, еле двигая губами.
– Самому интересно. Я подготовил батальон, но товарищ Троцкий дал отбой. Сюда переброшен ОСНАЗ Частей стратегического резерва. Ребята Фраучи – те, которыми раньше командовал Слава Волков. Приказано не стрелять ни при каких обстоятельствах. Будут ловить пули грудью, им не привыкать. Абрам Беленький в последнюю минуту сообразил, чем пахнет, и согласился нас пропустить, но внутренняя охрана станет драться до конца.
Товарищ Москвин понял не все, но решил не расспрашивать. Главное ясно: объектом «Горки» занялись всерьез.
– Внутри командует товарищ Сталин, – заметил он. – Неужели он такое допустит?
Бокий нехорошо оскалился:
– А
– Помню! – хмыкнул бывший чекист. – Мне добрые люди на работе заночевать посоветовали, а в общежитии ваш наряд до утра дежурил, пас раба божьего.
Глеб Иванович взглянул удивленно:
– Това-а-арищ Москвин? Неужели вы меня подозреваете?
Леонид молча достал папиросы, щелкнул зажигалкой. Не подозревает, само собой. Подозрение – оно от отсутствия уверенности.
– Открою тайну. Я вас планировал включить в коллегию ОГПУ. Такие опытные работники, как вы, сейчас на вес золота. Но у Кима Петровича на вас, Леонид Семенович, свои виды. Жаль, поработали бы вместе!
Товарищ Москвин попытался изобразить на лице горькое сожаление. Не вышло, губы сами собой растянулись в усмешке. Думал Фартового Колобка поймать, ушастый? Не-е-ет! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, Глеб Иванович, и подавно!..
Вновь отхлебнул из протянутой фляги, поблагодарив кивком. Вспомнилась Зотова, такая же, как и он, везучая, только счастья своего не ценящая. Может, не зря Мурка ревнует? Стать бы с такой, как Ольга, спина к спине – от всего мира отбиться можно!
Побывал бы я, добрый молодец, в Столице кременной,
Погулял бы я, добрый молодец, днем остатошным,
А купил бы, братцы, на Пожаре три ножика,
А порезал бы я, братцы, гончих-сыщиков…
Бокий прислушался, прищурил глаза:
– Не найдешь ты на меня ножик, Фартовый! Не потому что я Феликса съел, зубов не обломав. Этим не горжусь, уж больно поляк всем стал поперек горла. И не потому что Троцкому друг, тут все тоже вилами по воде писано. В другом моя сила. Кто за тобой стоит? Ким? Страшный человек, не спорю. Только учти, главная битва не здесь начнется, не в Столице. Товарищ Лунин считает без хозяина, а к хозяину его могут не пустить. Дорогу мы оба знаем, а кто в дамки пройдет, еще поглядим.
– В Агартху, что ли, собрался, Глеб Иванович? – Леонид тоже не без удовольствия соскользнул на «ты». – Не понимаю! Вроде реальный ты человек, а в чертей веришь. Да никакие тибетские монахи нам не указ, пусть они хоть по воздуху ходят и мертвецами командуют. Здесь все решится!
Председатель ОГПУ, взглянув не без жалости, искривил тонкие губы:
– И кто из нас фанатик? Монахи нам, конечно, не указ, и Агартха – не царство духов, а место встречи вроде конспиративной квартиры. Неужели главного так и не понял? А песню я эту знаю, правильная она, хоть и старая. «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия – сильно царство, братцы, с ума нейдет…» Не ссорься со мною, Леонид Семенович, не искушай удачу. Проживешь долго и счастливо, и даже на Тускуле своей побываешь…