Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
На первом же привале Иван Кузьмич собрал «серебряных» и велел пересчитать боезапас – весь, до последнего патрона. Прибавив мысленно то, что имелось в обозе, он решил, что к пулеметам надо ставить надежных, дабы ни одна очередь не ушла впустую. Имелась, конечно, надежда, что у Врат засады не будет, но очень уж слабая. Чужаков видели утром, причем обнаглевший вражеский дозор почти не прятался.
Тем временем товарищ Мехлис, весьма заинтересовавшись финансовым вопросом, пытался вызнать у врага трудового народа, как был организован учет и контроль в его Азиатской дивизии. Барон мог лишь развести руками:
– Помилуйте,
Кречетов не отводил взгляда от рыжих исполинов. Все уже решено и договорено, поворачивать поздно. Но на душе все равно неспокойно. В сотый раз он, пожалев, что взял в поход Кибалку, попытался представить разговор с сестрой, если с паршивцем что-нибудь случится… Стало совсем кисло, и красный командир решил думать о чем-то другом. Например, о том, что в Пачанге ему, послу, и надеть будет нечего, когда придется к тамошнему начальству идти. В суете сборов этот вопрос упустили, и теперь Иван Кузьмич прикидывал, у кого можно позаимствовать приличный халат, причем непременно с поясом. Баронов был неплох, но за время пути уже успел обтрепаться.
Очередь рассказывать тем временем перешла уже к пламенному большевику.
– Родственник у меня есть, – сообщил товарищ Мехлис. – Известный враг трудового народа, банкир-кровопийца. Так вот, когда наших в 1915-м бить на фронте стали, все кричали о недостатке снарядов и о министрах-предателях, а он сразу сказал, что у нас не со снарядами беда, а с порядком. Учет – хуже, чем в Золотой Орде. Командование даже не знало, что лежит на складах.
– Точно-с, точно-с, – охотно подхватил барон, погладив разволновавшуюся птицу. – Сразу видно, что родственник ваш – не комиссар, как некоторые. Бардак был полнейший, из-за этого я и погорел. В начале 1917-го был вызван с фронта в Петроград. Приехал, а мне даже место в гостинице предоставить не изволили! Возмутился, подрался с комендантским адъютантом – и чуть не пропал, как швед под Полтавой. Из полка вылетел, из нашего 1-го Нерчинского, господин Врангель, чтоб ему пусто было, лично приказ подписать изволил…
Иван Кузьмич уже не слушал. Рыжие скалы росли, упирались в бледное зимнее небо, холодный ветер из Такла-Макана догонял, толкал в спину, тревожил лошадей, на зубах скрипели сухие песчинки…
«Что вы головы повесили, соколики? Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?»
Не пелось.
* * *
– Р-равняйсь! Смир-р-рно!..
Невелик строй – пятеро всего. Фланговым Кибалка, уже без гранат на поясе, зато с карабином и ножом, левее Чайка при луке и тоже при карабине. Трое ревсомольцев, с полной выкладкой, в мягких ичигах – горных сапогах без каблуков. Лица серьезные, ответственные, в глазах – радость пополам с тревогой.
– Вольна-а-а!..
Остальные вне строя. Барон присел на камешек, намотал на палец левый ус да так и застыл. Рядом с ним – молчаливый монах в желтом плаще с большим холстяным мешком за плечами. Там – «бутылка», заботливо запеленатая в крепкую ткань.
Товарищ Мехлис рядом, партийную линию обозначает.
– Слушай боевой приказ!..
Отряд
– Повторяю еще раз. Сигнал подавать только внизу, спустившись на равнину. Почему – объяснять не стану, нужно так – и точка. За сигнал отвечает гражданин Шокжап. Ему оказывать всяческую помощь.
Желтый монах, услышав свое имя, сложил ладони перед грудью, неслышно шевельнул бледными губами.
– Проводником пойдет гражданин Унгерн…
Барон, не сдвинувшись с места, крутанул ус.
– Командиром назначается товарищ Кибалкин.
Иван-младший, о своем командирстве заранее извещенный, постарался сохранить невозмутимый вид. Только глаза блеснули да дернулся подбородок.
С Кибалкой вышло не слишком ладно. Иван Кузьмич был уверен, что шкодник до небес подпрыгнет, узнав об «особом задании». Вышло совсем иначе. Иван-младший поглядел без радости, насупился:
«А ты, значит, дядя, на смерть пойдешь?»
Не пожалел родную кровь командир Кречетов – что есть силы по губам парню врезал. Хорошо еще ладонью бил, не кулаком. Стерпел племянник, характер показав. Потом, правда, объяснились. Иван Кузьмич заранее байку придумал – такую, что и поверить можно. Война сейчас в Пачанге, китайские милитаристы готовятся город брать. Без заранее оговоренного сигнала можно под ударом оказаться, потому как за врага примут и к ногтю возьмут. А молодежь для этого дела нужна по понятной причине – юным да быстроногим проще по камням бегать.
Вроде бы поверил. И то хорошо.
– Какие вопросы будут?
Без таковых не обошлось. Один из ревсомольцев, еще по Беловодску памятный («Дра-стуй-те, товарич Кречетов!»), непременно хотел узнать, что за сигнал, как его подавать требуется и, главное, отчего бы не просигналить прямо отсюда. Иван Кузьмич с немалым удовольствием вопрос отмел как несвоевременный и раскрывающий Военную Тайну. Голосу прибавил, взглянул сурово…
Насчет «прямо отсюда» ему и самому толком не объяснили. Однако господин Чопхел Ринпоче в своем мнении был тверд, и товарищ Кречетов, человек военный, решил не спорить. Сказано: «на земле Пачанга», значит, так тому и быть.
– Командир Кибалкин, выйти из строя для получения личного оружия!..
«Наган», который паршивцу Ваньке перед строем вручить требовалось, был тому хорошо знаком. Сам же и пристрелял еще в Беловодске втайне от дяди. Иван Кузьмич револьвер отобрал, теперь же вернул обратно, но не просто так, а пояснив с глазу на глаз, для чего командиру личное оружие. Особо велел за бароном следить и, если что, стрелять «контру» без всяких сомнений. Но и про остальных сказал. Не подчинятся – первый выстрел в воздух, а уж потом…
Вроде бы все? Вопросов нет, Ванька кобуру к поясу цепляет…
– Товарищ Кречетов! Можно сказать?
Недостойная Чайганмаа Баатургы шагнула из строя без всякого разрешения.
– Прошу не посылать меня на задание. Не справлюсь я, товарищ командир, не умею по горам ходить, подведу товарищей. Умоляю простить мою слабость!..
Взгляд в землю, вид унылый, плечи опущены, словно стыдом придавило. А над строем – негромкий гул. Не ожидали члены Ревсомола такого заявления от товарища по Союзу, растерялись. Один Кибалкин спокоен.