Око Силы. Трилогия. 1991 -1992 годы
Шрифт:
Плотников по-прежнему пребывал в нетях. Его отец, до которого Николай с немалым трудом дозвонился, сообщил, что у его отпрыска все в порядке, и даже передал Лунину привет, однако все это говорилось таким тоном, что Келюс поспешил распрощаться.
В раскаленной летним солнцем Столице делать было совершенно нечего, ехать некуда, и Келюс делил время между перечитыванием пыльных томов семейной библиотеки и разбором своих записей, касавшихся партийного архива. Почти каждый день он навещал Лиду. Пару раз они гуляли по парку, Николай катил коляску, в которой сидела девушка, а Лида время от времени пыталась работать. Теперь ее рисунки стали совсем другими. Абстракции, столь восхищавшие Келюса во время посещения
Этим вечером Лунину не спалось. Он даже удивился: бессонница, столь часто мучившая его прежде, исчезла, и первая ночь без сна почему-то сразу же настроила на тревожный лад. Келюс пытался читать, не смог, попытался выключить свет и уснуть, но темнота огромной комнаты внезапно испугала. Он включил лампу, выругав себя за трусость, но свет тушить не стал, а отправился в кухню и включил чайник. Впрочем, чаю совершенно не хотелось. Николай дождался, пока чайник закипит, выключил его и закурил, глядя в темное окно и слушая, как медленно стихает шипение кипящей воды.
Внезапно погас свет. Старый выключатель время от времени позволял себе такие шутки, и Лунин ничуть не удивился. Он решил не суетиться и посидеть в темноте, благо поднявшаяся луна, пробиваясь через листья высоких кленов, бросала сквозь оконное стекло неровный колеблющийся свет. Вдруг Николай почувствовал, как недвижный воздух шелохнулся. Он повернулся и обомлел – рядом с ним за столом сидел Фрол. Дхар был в той же куртке, в которой они виделись последний раз, в тех же старых джинсах, только глаза стали почему-то серьезными и очень грустными и на подбородке выросла короткая жесткая бородка.
– Ну, и напугал ты меня, бином! – выдохнул Келюс, в первую секунду даже не подумав, каким образом его приятель мог оказаться среди ночи у него на кухне. Он лишь машинально отметил, что Фрол сидит на том же месте, где и обычно. Лунин хотел спросить, отчего тому не спится ночью, но тут до него, наконец, дошло.
– Фроат, это ты? – с трудом выговорил он. – Откуда?!
– Убили меня, Француз, – равнодушным, немного печальным голосом ответил тот. – Зашел проститься...
– Что?
Как всегда в случае чего-то из ряду вон выходящего, у Николая появилось странное чувство нереальности происходящего. Этого не было. Этого не могло быть!
– Сиплый убил, – тем же странно-равнодушным тоном ответил Фрол, – узнал я его...
– Кто... кто он? – заторопился Николай, все еще не веря.
Фрол покачал головой.
– Не скажу, поздно уже. Самому тебе придется... Рад, что ты выздоровел, – в голосе дхара появилось что-то, привычное, живое. – Я ведь тебе, елы, так и не смог помочь. А скантр я все-таки уничтожил!
В недвижных, застывших глазах мелькнула тень гордости.
– Да расскажи толком! – закричал Келюс, все еще надеясь, что дхар сейчас рассмеется и признается в каком-то невероятном розыгрыше. Но Фрол вновь покачал головой и вдруг посмотрел Николаю прямо в глаза.
– На тебе знак дхаров, ты сможешь меня заменить... Ну, прощай, Француз. Вспоминай иногда...
– Фрол! Фроат! – крикнул Николай, но внезапно пронесся легкий порыв ветра, и все исчезло. Лунин вскочил, зачем-то бросился к входной двери, распахнул ее, долго смотрел на лестничную площадку, где было пусто и тихо. Наконец, закрыв дверь, без сил опустился прямо на пол. Он пытался думать о какой-то невероятной галлюцинации, о психическом осложнении после болезни, но рассудок подсказывал, что искать отговорки бесполезно. Его друга – спокойного, храброго, преданного Фрола – больше нет. По лицу
...Когда рассвело, Келюс заставил себя встать, умыться и сварить кофе. Делал он это автоматически, ни о чем не думая, даже не замечая, как горячий черный напиток обжигает горло. Внезапно зазвонил телефон. Николай вскочил, уронив чашку на пол, бросился к аппарату, схватил трубку все еще надеясь, что звонит Фрол и виденное ночью – просто бред. Но голос в трубке был женский. Его долго звали по имени, пока Николай наконец не узнал Лиду.
– Да, – наконец отозвался он, – слушаю...
– Келюс... Николай!.. – голос в трубке сорвался на плач. – Тут... тут что-то случилось, приезжай...
Ему долго не открывали. Николай подумал было, что родители, как всегда, куда-то уехали, а бедная девушка возится с инвалидной коляской, но внезапно дверь отворилась. Николай не поверил своим глазам: перед ним стояла Лида. Стояла неровно, опираясь на алюминиевую лыжную палку, но она все же стояла...
– Лида? Ты...Ты...
– Да, – со странным спокойствием ответила художница. – Извини, очень нервничала, когда звонила... Заходи, Николай. Случилось что-то страшное...
Лида, закрыв дверь, неловко, но достаточно уверенно прошла по коридору в свою комнату. Келюс попытался помочь, но девушка коротким жестом отстранила его и, дойдя до кресла, медленно села и отложила палку.
– Сейчас... минутку. Я все расскажу... Думала, сердце не выдержит...
– Не спеши, – как можно мягче попросил Лунин, чувствуя, что торопиться и вправду уже некуда. Художница кивнула, закрыла глаза.
– Можешь считать меня сумасшедшей, Николай. Я, кажется, действительно спятила... Но все равно расскажу! Этой ночью меня будто что-то толкнуло, я проснулась...
Лида принимала целую жменю различных таблеток, предписанных эскулапами, и засыпала сразу, без сновидений. Но этой ночью она вдруг почувствовала, что в глаза бьет свет. Проснувшись, девушка в первые секунды не могла понять, что происходит. В комнате было темно, ни одна лампа не горела, но откуда-то со стены лились яркие солнечные лучи. Вначале ей пришла в голову нелепая мысль, что в стене почему-то прорубили окно, но тут же сообразила, что на улице ночь, никакого окна в стене не было и нет, а свет идет из картины, висевшей как раз напротив кровати. Это был пейзаж, подаренный когда-то Фролом.
Присмотревшись, Лида поняла, что картина стала объемной, и девушке подумалось, она все-таки спит и видит окно, но не на улицу, а куда-то в другой мир. Но все, за исключением странной картины, было слишком по-настоящему. Художнице показалось, что рама выросла в размерах, и перед ней не окно, а целый проем в стене, ведущий в сосновый лес и даже почувствовала легкое дуновение ветерка, принесшего еле заметный аромат хвои. Лида поняла, что свет не дневной, а скорее вечерний. Впрочем, на картине и был изображен вечер. Она стала понемногу успокаиваться, успев подумать, что сон не так уже плох, а Фрол и в самом деле замечательный художник. Но тут картина потеряла недвижность. Вновь повеял ветер, верхушки сосен еле заметно дрогнули, облачко на небе неторопливо снялось с места, и до ее слуха донеся шорох вечернего леса. Лида почти не удивилась, когда на дороге появился человек в куртке, с небольшим рюкзаком за плечами. Она сразу узнала Фрола и даже улыбнулась. Дхар шел быстро, приближаясь к переднему краю картины. Лида даже заметила под подбородком Фроата небольшую бородку, которую он никогда на ее памяти не носил. Она почти успокоилась и решила позвать Фрол, но внезапно он остановился, замер. Откуда-то из-за деревьев появилась огромная черная собака, дхар резко обернулся, взмахнул рукой, девушка услыхала негромкий злобный визг...