Око Тимура

Посняков Андрей

– О, это очень сильный мужчина… – начал было бербер.

– Его сила меня нисколько не интересует, – желчно отозвался старик. – Так сколько?

Кабир назвал сумму, в два раза превышавшую ту, что он собирался запросить с галерщика. Не торгуясь, старик выложил деньги.

Такие честнейшие и благороднейшие люди, как его новый хозяин, почтеннейший кади Рашид Зунияр ад-Дин Наср ибн Мохамммед ибн Шахи ад-Риад, а попросту – Зунияр-хаджи – Раничеву в последнее время встречались не часто. Да и вообще они во все времена были редкостью. Словно древний подвижник, почтеннейший хаджи ревностно следовал слову Аллаха и, в отличие от многих других, тем не кичился, а, как и подобает истинному правоверному мусульманину, вел себя

скромно. Во всех отношениях, и с немногочисленными слугами, и с друзьями, соседями, да просто с прохожими, Зунияр-хаджи являл собой образец добродетели и ума. Его уважал весь квартал, причем не только мусульмане медины, но и евреи, и жители христианских фундуков. Потому почтенный Зунияр и был кади – судьей, отправляющим правосудие по законам шариата и поручению халифа Абд ал-Азиза ал-Мутаваккила – властелина Туниса и прилегающих к нему областей. Быть кади – непросто, мало того что нужно прекрасно знать Коран, но еще – и многие местные обычаи, к тому же – хорошо разбираться в людях. Благороднейший Зунияр-хаджи полностью отвечал всем этим правилам. И судил честно, как велели ему слова Аллаха и собственная совесть. И самый богатый купец, и чиновник халифа, и крестьянин-бедняк – все были уверены, кади рассудит честно. Сам халиф ценил его, однако не оказывал особых милостей – помнил дружбу хаджи с опальным историком Ибн Хальдуном, не так давно бежавшим в Египет.

Однако мало кто в Тунисе, кроме покинувшего родину Ибн Хальдуна, мог бы сравниться с Зунияром-хаджи в искусстве толкования шариата. В его компетентности и полной неподкупности были уверены все, от халифа до последнего нищего.

В быту Зунияр-хаджи был непритязателен – бобы, оливки, пресная лепешка и немного воды – вот и все, что ему было нужно. Правда, это не касалось пищи духовной – книги, древние манускрипты, свитки занимали почти все помещение скромного дома кади. Семьи у хаджи не было, ее заменяли немногочисленные преданные хозяину слуги, из них главный – старик Хайреддин, тот самый, что и купил Ивана.

Поговорив с Раничевым на фарси и по-тюркски, Зунияр-хаджи улыбнулся, а узнав о том, что Иван много путешествовал и даже побывал при дворе Хромого Тимура, пришел в совершеннейший восторг и тут же приказал подробнейшим образом поведать все о далеком эмире. Выслушав – а дело уже шло к утру, – покачал головой.

– Мы все это с тобою запишем, Ибан, – сняв зеленый тюрбан – такой дозволялось носить только самым уважаемым людям, хаджи, совершившим паломничество – хадж – в священный город правоверных – Мекку, – Зунияр пригладил редкие седые волосы.

Сухое, несколько вытянутое лицо его было покрыто морщинами, свидетельствующими о весьма непростой прожитой жизни. Зунияр-хаджи разменял уже восьмой десяток, но для своих лет выглядел удивительно бодро, может быть, именно потому, что вел праведный образ жизни, строго соблюдая посты и приличия.

– Мой верный слуга и друг Хайреддин, к сожалению, уже плохо видит, – погладив благообразную бороду, вздохнул кади. – Поэтому ты, Ибан, будешь помогать мне в делах.

Раничев тут же выразил готовность… И помогал. Уже в первый же месяц через его руки прошло достаточно много дел – в основном кражи, но было и одно мошенничество, Иван называл его «делом погонщиков ослов», когда ушлые ребятки в предместье Баб-Джазира, перекрашивая и заговаривая покупателям зубы, продавали старых, никуда не годных ишаков под видом молодых и сильных… По шариату, это было тяжким преступлением – преступлением против Бога, впрочем, как и кража; подобные дела карались с показательной жестокостью – виновным отрубали руки.

– Жаль, – как-то раз признался Иван. – Особенно того молодого парня. Ведь совсем еще мальчишка! Как же теперь без руки-то?

– И мне жаль его тоже, – вздохнул кади. – Но сказано в Коране: «Таковы границы Аллаха, не преступайте же их, а если кто преступает границы Аллаха, те – неправедные»… Душно сегодня… – Зунияр-хаджи погладил бороду. – Пожалуй, буду спать на террасе… А ты, Ибан, ночью проветри опочивальню.

– Исполню, господин!

Проводив

хозяина на закрытую террасу, располагавшуюся в саду, средь цветущих деревьев, Раничев дошел до кухни и, прихватив с собой блюдо бобов и лепешку, вернулся обратно в дом – ужинать. Собственно, это был и завтрак, и обед, и ужин – шел священный месяц Рамазан, месяц поста, и есть разрешалось лишь ночью. Иван хоть и не был мусульманином, но, живя в мусульманском доме, старался, по мере возможности, исполнять все предписания ислама, тем более что ничего особо ужасного в них не было. Вот и сейчас, как требовали приличия, Раничев, перед тем как есть, тщательно вымыл руки, уселся… И вдруг услышал в пустой опочивальне кади какой-то шум. Словно бы что-то шуршало там… Ивану вдруг вспомнился самаркандский мулат с кобрами… А вдруг и тут… Ведь у слишком праведного судьи всегда много врагов, и весьма могущественных… Раничев снова прислушался… Нет, явно в опочивальне что-то… или кто-то… был. Поднявшись, Иван быстро захлопнул двери, мельком увидев, как метнулась под ложе…

Глава 14

Весна 1399 г. Тунис. Дело погонщиков ослов

С непосвященными о тайнах не беседуй,

Корыстным не тверди о чистом душ огне.

С чужими, на словах, чужим речам лишь следуй…

Руми

…черная блестящая лента. Змея?! Но откуда? Вообще-то бывали случаи, что змеи заползали в дома, но – летом. Поплотнее захлопнув дверь, Раничев перекрестился и побежал будить Хайреддина.

Старый слуга не спал, а, опустившись на молитвенный коврик, творил ночную молитву – салат ал-иша:

– Ла илаха илла Ллаху ва Мухаммадун расулу Ллахи! Мир вам и милосердие Аллаха.

Закончив молиться, старик поднялся и, обернувшись, увидел Ивана.

– Змея? – удивленно переспросил он. – Ты не говорил хозяину?

– Нет, подумал – не стоит его будить.

– И правильно, – одобрительно кивнул Хайреддин. – Утром скажем. Однако – это точно змея? Ты хорошо рассмотрел?

– Ну да, куда уж лучше!

– Змея в доме опасна, – задумчиво произнес старик. – Она сильно напугана непривычной обстановкой и может напасть. Поэтому, думаю, нам не стоит входить в опочивальню. Лучше позвать заклинателя змей, есть у меня один знакомый… Сейчас пошлю за ним Ахмеда.

Ахмед – проворный молодой парень лет пятнадцати – спросонья захлопал глазами, потом несколько раз переспросил, куда и за кем идти, и, уже окончательно проснувшись, вышел из дома в калитку черного хода.

– Нечистое дело, – покачал головой Хайреддин и попросил: – Иди на террасу, Ибан, и сядь у входа – охраняй, мало ли что может еще быть?

Кивнув, Раничев так и сделал. В глубине террасы, на широком помосте, постелив под себя белую верблюжью кошму, спал благочестивый кади. Спал спокойно, с улыбкою на устах – видно, Аллах даровал ему приятные сны.

Но откуда же взялась змея? Раничев задумался. Ясно, что кто-то хотел таким образом расправиться с кади. А кто? И почему? Ну кто – пока можно было только гадать, а вот вопрос «почему», наверное, больше поддавался анализу. Наверняка из-за каких-нибудь судебных дел – кто-то пытался отомстить… или… или сделать так, чтобы одно из дел оставалось незаконченным. Чтоб его передали другому судье, менее дотошному и праведному, нежели почтеннейший Зунияр-хаджи. И то и другое возможно. Надо будет уже сегодня днем тщательно разобраться с архивом, таковой – Иван знал – у кади имелся.

Во дворе послышались шаги и приглушенный говор – возвращался Ахмед, ведя в дом заклинателя змей, высокого, тощего бербера с крючковатым носом, смуглого до чрезвычайности и вообще цветом кожи больше напоминающего зинджа.

Старый Хайреддин встретил заклинателя на пороге дома и, поклонившись, жестом пригласил внутрь. Раничев с любопытством высунулся с террасы, увидев, как крючконосый бербер достает из заплечного мешка большую рогатую палку.

– Откройте дверь, – выставив палку рогатиною вперед, глуховатым шепотом попросил он. – И зажгите светильники, как можно больше светильников.