Око за око

— Рыба здесь остается свежей всю зиму, — заметил Бэгнолл.

— Да, конечно, — ответила Людмила.

Потом она сообразила, что в Англии зимы, должно быть, совсем не такие суровые, как в Советском Союзе.

Через некоторое время он остановился и посмотрел на противоположный берег реки.

— Что это за церковь? — спросил Бэгнолл.

— Кажется, она называется церковь Святых Козьмы и Дамиана в Примостье, — ответила Людмила. — Но это я должна задавать вам вопросы — ведь вы пробыли в Пскове гораздо дольше

меня.

— Вы правы, — ответил он и смущенно рассмеялся. — Но это ваша страна, я подумал, что вы должны знать такие вещи. Я слишком легко забываю, что Англию можно бросить в любом месте Советского Союза и она там просто потеряется.

Людмила кивнула.

— После прихода ящеров я несколько раз летала в Швецию, Данию и Германию. — Она не стала говорить, что ее пассажиром был Молотов. — Они показались мне такими маленькими и такими… прибранными. Здесь так много земли, что мы сами не знаем, как с ней поступать. А в других странах все иначе.

— Да, вы правы, — ответил Бэгнолл. — У нас обычно проблема состоит в том, чтобы найти подходящий участок земли для реализации своих замыслов. — После короткого колебания он рассмеялся. У него был приятный смех; даже когда Бэгнолл смеялся над собой, он делал это искренне. — Оказался рядом с хорошенькой девушкой, а сам веду разговоры о церквях и земле. Наверное, я старею.

Людмила посмотрела на него. Он всего на несколько лет старше, чем она, но…

— Вас еще рано отправлять в мусорный ящик, — заявила она.

Людмила не знала, как это звучит по-немецки, и ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить смысл своих слов на русском. Нечто похожее происходило, когда Бэгнолл подыскивал перевод для слова «инициатива».

Когда Бэгнолл ее понял, он вновь рассмеялся и сказал:

— Тогда будем считать, что меня заставила так себя вести молодая огненная кровь. — И он обнял ее за плечи.

Когда Георг Шульц пытался ее лапать, Людмила всегда ощущала желание сбросить его руки, ей казалось, что он сейчас сорвет с нее одежду и повалит на землю. Бэгнолл не производил такого впечатления. Если она скажет «нет», он ее послушается. «Да, мне нравятся культурные мужчины», — подумала Людмила.

И поскольку она чувствовала, что может сказать «нет» в любой момент, она промолчала. Бэгнолл осмелел настолько, что наклонился и поцеловал ее. Она позволила его губам коснуться своих, но не ответила на поцелуй.

Шульц бы ничего не заметил, а даже если бы и заметил, ему было бы все равно. Однако Бэгнолл ощутил ее сомнения.

— Что-то не так? — спросил он. Людмила ничего не ответила, и он задумался. Потом стукнул себя по лбу ладонью, Людмила уже видела у него этот жест. — Какой же я идиот! — воскликнул он. — У вас кто-то есть.

— Да, — ответила она. В некотором смысле он не ошибся, хотя время, проведенное с Генрихом Ягером, измерялось часами,

а еще они обменялись несколькими письмами.

Затем, к собственному удивлению и смущению, Людмила разрыдалась.

Когда Бэгнолл погладил ее по плечу, в его жесте не было ничего сексуального. Впрочем, когда кто-то кажется тебе привлекательным, ты всегда прикасаешься к нему со смешанными чувствами. Но он старался ее утешить.

— Что случилось? — спросил Бэгнолл. — Ты не знаешь, что с ним?

— Да, не знаю, — ответила она. — Я вообще ничего не знаю.

Она посмотрела на его длинное лицо и увидела, что англичанин встревожен. Она бы никогда не стала рассказывать свою историю соотечественнику. А с иностранцем чувствовала себя в безопасности. Всхлипывая, мешая немецкие слова с русскими, Людмила рассказала Бэгноллу о том, что так долго от всех скрывала. К тому моменту, когда она закончила, у нее возникло ощущение, будто ее переехал поезд.

Бэгнолл потер подбородок. Пальцы коснулись щетины: с лезвиями для бритья и горячей водой в Пскове было тяжко. Английский пилот что-то сказал по-английски. Людмила ничего не поняла. Увидев вопрос в ее глазах, он вновь перешел на смесь немецкого и русского:

— Вы ничего не делаете легко, не так ли?

— Верно. — Она внимательно посмотрела ему в лицо, пытаясь понять, о чем он думает.

Задача оказалась непростой. Правду говорят об англичанах: они не посвящают других в то, что происходит у них в душе. По крайней мере, он не назвал ее предательницей и шлюхой за то, что она делила постель с немцем, когда они встретились в Берхтесгадене. А это уже немало.

— Значит, вы должны знать, что чувствует красавица Татьяна, — он назвал ее «die schone Татьяна», и Людмила не смогла сдержать улыбки, — когда встречается с Георгом Шульцем.

— Не исключено, хотя я сильно сомневаюсь, что она мне посочувствует. — Она посмотрела Бэгноллу в глаза. — Теперь вы знаете, почему я не могу, не хочу — как это говорится? — начинать роман с вами.

«О чем ты думаешь? Твое лицо так же невозмутимо, как у Молотова».

— Да, теперь я понимаю, — ответил Бэгнолл.

В его голосе появилась грусть. Людмила почему-то почувствовала удовлетворение, хотя минуту назад сама сказала, что не хочет быть его любовницей. Тщательно подбирая слова, он продолжил:

— Наверное, ваш немец — хороший человек, если ему удалось завоевать вашу любовь.

«Ваш немец».

Людмилу вновь захлестнуло чувство вины. Даже после полутора лет союза с нацистами против ящеров она не могла забыть вероломного нападения гитлеровской Германии. Но все остальное… Людмила встала на цыпочки и поцеловала Бэгнолла в колючую щеку.

— Спасибо вам, — прошептала она.

Он смущенно улыбнулся.

— Если вы будете так поступать, я быстро забуду о своих благородных намерениях.