Око
Шрифт:
Я посмотрел и увидел фотографию черноватого человека лет сорока и текст под фотографией:
Зиновьев Григорий Евсеевич (Радомысльский-Апфельбаум Овсей-Герш Аронович), 1883–1936. Профессиональный революционер; государственный и партийный деятель. Родился в Елисаветграде. Отец — владелец молочной фермы. Получил домашнее образование. Член партии в 1901–1927 и 1928–1932 гг. Участник революции 1905–1907 гг. и Октябрьской революции 1917 г. Был в эмиграции, работал с Лениным, читал лекции по истории партии в Партийной школе Лонжюмо под Парижем.
В апреле 1917 г. вместе с Лениным
В октябре 1917 г. вместе с Каменевым голосовал против резолюции, признающей, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело. Вместе с Каменевым написали статью в газету "Новая жизнь", в которой раскрыли планы большевиков, за что Ленин потребовал исключить обоих из партии, хотя в письме в ЦК Зиновьев осудил этот поступок Каменева и сообщил, что не давал своего согласия на публикацию в газете.
В 1917 году Зиновьев был избран председателем Исполкома Петроградского Совета, а в марте 1919 года — Председателем Исполкома Коминтерна.
Характеристика того времени: "Люди из ближайшего окружения его не любили. Был честолюбив, хитер, с людьми груб и неотесан. Считал себя неотразимым для женщин. К подчиненным был излишне требователен, с начальством — подхалим. Карьеру делал под покровительством Ленина".
По идее Зиновьева в 1922 г. Каменев предложил назначить Сталина на пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б), но в декабре 1925 г. Зиновьев вместе с Каменевым от имени "новой оппозиции" выступил против Сталина. За это его отстранили от руководства Петросоветом и Исполкомом Коминтерна, вывели из Политбюро, а за объединение с Троцким в 1927 году вывели из ЦК, исключили из партии и выслали в провинцию.
Через год после покаяния Зиновьева восстановили в партии и назначили ректором Казанского университета. В конце 1932 г. вновь исключили из партии и выслали.
В 1934 году арестован и осужден на десять лет тюрьмы по делу "Московского центра". В 1936 году приговорен к высшей мере наказания по делу Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра. Расстрелян в Москве.
Был дважды женат. Жены тоже его национальности. Все естественно, кроме русских, не одобряют смешанные браки.
Почему он не вернулся домой, когда была опасность для жизни, и было ясно, что его миссия провалилась?
— Миша, а кем Григорий был по национальности здесь? — спросил я.
— Тем же, кем он был и там, — ответил сосед. — Честно говоря, он бросился в авантюру как и многие его соплеменники, говоря, что Абрам Семенычу не повезло только потому, что он невезучий, а мне обязательно повезет. Вот и "повезло".
— А как он переместился в то время? — снова спросил я.
— Я же говорил, что никто не знает, — задумчиво сказал Миша, — вечером был, а утром не стало. Сигнализация у ограды не срабатывала. Собачки охраны тихо и мирно гуляли по двору. Группа спецов внимательно осмотрела всю квартиру, но ничего не нашла.
— А ты откуда знаешь, что ничего не нашла? — задал я сопутствующий вопрос.
—
Я убрал со стола и тоже хотел лечь в постель, но какой-то исследовательский зуд заставил меня заняться тщательным осмотром моего жилого отсека — квартиры. Я отодвигал мебель, осматривал полы и потолки, и ничего не находил.
Из маленькой кладовой я выкинул старые сапоги, веник, ведро со шваброй и увидел, что в ней никто давно не прибирался. Я смел паутину из углов, помыл пол и прошелся влажной тряпкой по стенкам, прикидывая, что нужно сделать с этой кладовой, где прибить полки для разных мелочей и крючки для одежды.
Внезапно я увидел, что после прохождения влажной тряпкой отогнулся уголок обоев. Я прижал его рукой и почувствовал что-то двигающееся. Отогнув лист обоев, я обнаружил маленькое плексигласовое окошко, за которым виднелось пять верньеров (крутящихся ручек радиоаппаратуры) и переключатель с нацарапанными стрелками вправо и влево. Верньеры и переключатель были установлены на пластмассовой плате и от них в разные стороны расходились провода разного сечения.
Я встал на колени на пол и достаточно легко отодвинул плинтус, прижимающий к полу линолеум. Под линолеумом были провода. Я уложил линолеум на место и осторожно установил плинтус. Сомнений не было. Вся кладовая представляла собой электромагнитный контур какого-то очень большого электронного прибора
Глава 48
В приемной президента сидели министр внутренних дел и директор федеральной службы безопасности. Говорить было не о чем. Любое слово могло стать козырем в поединке, ведущемся под президентским ковром. Нет, директор ФСБ не претендовал на место министра и министр не претендовал на место директора, но любое неосторожно сказанное и вовремя переданное президенту слово делало козлом отпущения соперника.
Первым на ковер пошел министр внутренних дел.
— Похвалитесь результатами по нашему делу, — хмуро сказал президент.
— Господин президент, — отчеканил министр. Что-что, а это он умел. Еще каблуками прищелкнуть и козырнуть молодцевато, когда голова была не пустой, то есть в фуражке, — я считаю, что органы безопасности сорвали нашу операцию, захватив объекта и увезя его на свою базу. Чтобы не вызывать конфликта между нашими органами, мы не стали разыскивать место укрытия объекта.
— Вы уверены, что это были органы госбезопасности? — спросил президент.
— Так точно, — доложил министр.
— Хорошо, ждите в приемной, — сказал президент и нажал кнопку селектора.
Директор и министр столкнулись в тамбуре, специально сделанном для того, чтобы голоса из кабинета не были слышны в приемной.
— Ну, как? — спросил директор.
— Сам увидишь, — буркнул министр.
При входе директора президент не встал и не предложил сесть на стул у приставного столика. Это было нехорошим предзнаменованием и предполагало официальный доклад стоя.