Около музыки
Шрифт:
Вот и всё; больше они и не разговаривали. По отдельности Лёльке не нравилось в нём ничего — ни длинные волосы, ни серьга в ухе, ни заклёпистая куртка, ни жёлтые кеды (старшеклассницы без конца обсуждали, что «такую» куртку с «такими» кедами «не носят»). В такт Лёлькиным шагам — Джон, Джон, Джоннн…
…Новая классная вдруг попросила Лёльку поговорить после уроков — удивилась, как это новенькая «девочка с большой дороги» написала лучшее в классе сочинение. И по содержанию, и по всем запятым… Не случилось ли у неглупого человека Лёльки чего в жизни — может, ей помощь нужна?
Хотелось
— Я очень ценю Ваше участие, Вера Сергеевна, но у меня всё в порядке. Абсолютно.
Так-то! Совершенно не хотелось, чтобы кто-то лез в её жизнь. Вернее, в главную часть её жизни, настоящую. Это был её секрет. Вот удивилась бы Вера Сергеевна, если бы узнала, куда Лёлька ездит каждую неделю!
Куда-куда, домой, конечно. На старое место. Не прямым путём — автобус — метро с пересадкой — автобус, а хитрым: на электричке. Есть такие электрички, которые въезжают в Москву с одного края, и, обогнув центр, выезжают с другой стороны. Станция — прямо возле нового дома. Лёлька прыгала в полупустую электричку, и тут начинались превращения.
«Черепуха» снималась, под ней обнаруживался приличный полосатый свитер; на лысую голову — тюбетейка, Антошкин подарок. Из электрички выходила совсем другая Лёлька, и шла не в свой старый дом — там давно чужие люди; и даже не во двор. Шла в старинное здание красного кирпича, прямо за железной дорогой. Серый бы дар речи потерял, если бы узнал. Сумасшедшая Лёлька шла в музыкальную школу.
Школу она окончила как раз в прошлом году, но Анна Самойловна говорила — приходи! В любой день — найдём время, позанимаемся.
Она и приходила — не то чтобы заниматься, а просто — поиграть музыку. А потом — это главное! — приходил сын Анны Самойловны, Антон.
Антон — скрипач. Они полжизни просидели за одним столом в коридоре, за уроками. Тогда ещё первоклассница Лёлька ждала тут свою маму, а он — второклассник — свою. Анна Самойловна занималась тут же, за дверью. Если у неё не было урока, то она пускала ребят в класс — Лёлька учила там математику, Антон занимался на скрипке.
За первые четыре года они обменялись едва ли десятком слов. Пока Антошка вдруг не предложил:
— Может, подыграешь мне? Тут аккомпанемент вроде несложный…
Лёлька, смущаясь, села за рояль — и перепутала с испугу больше половины нот. Но Антошку это не смутило: ещё разочек! И ещё! А давай посмотрим — что тут ещё есть интересного?
…Так началась их «читка с листа». Читать с листа — значит, играть незнакомую музыку, в первый раз. Как бы на черновик. Потом — ещё раз, третий — и всё, хватит, дальше не интересно. Следующая страница!
Антошкина учительница скрипки ругала его за эту «читку» — что это за игра, тяп-ляп — и готово! Лучше бы гаммы играл, следил за руками! …А вот Анна Самойловна как будто и не замечала, что они «читают с листа»— зато в классном шкафу откуда-то появлялись всё новые ноты…
Они переиграли весь учебный репертуар, потом взялись за Гайдна, Моцарта…
Больше всего Лёлька любила сонаты — такую музыку, где пианист не просто аккомпаниатор, но — на равных со скрипачом. Для них ничего не было «слишком сложно» или «ещё рано» — играли Шуберта, Грига, Рахманинова…
Только однажды Тошка смутился — когда
— Это, наверное, нам не по зубам пока, — и поставил Бетховена на место.
Лёлька окончила музыкальную школу с четвёркой по специальности, но Анна Самойловна сказала:
— Четвёрка — это ерунда. Техника, конечно, тебя подводит. Но ты, Лёлька, музыкант — настоящий. Ты приходи ко мне ещё, и главное — играй. Скучно тебе, плохо; или наоборот, радость. Играй! Знаешь… Люди, они всякие бывают. И в жизни бывает всякое. А твой инструмент не предаст никогда.
И они играли. Антошка уже учился в музыкальном училище, но всё равно забегал в школу. И в этом году они начали-таки Бетховена. Тошка относился к нему с благоговением, Лёлька не могла понять — что он там такого нашёл? Гайдн — чистый, как вода из горной речки. Бах — сложный, умный; кажется, что старую-старую тяжёлую книгу читаешь; и вдруг понимаешь, что там… Моцарт — что тут скажешь, это сама музыка… Летит, не касаясь земли. Это, конечно, Антошкины слова, но и Лёлька с ним полностью согласна. Только что он нашёл в этом Бетховене?
Играли, конечно, кое-как — такое Лёльке сразу не осилить. Добрались с грехом пополам до пятой сонаты, Весенней…
И вдруг — сразу, с первых нот; Лёлька даже и не думала, что может быть так, в один миг — как с Джоном! С первых же нот показалось — не может быть, чтобы вообще была такая музыка. И чтобы — так просто, у Антошки под пальцами — и ответ пианино, и теперь — она, Лёлька, и опять Антон, и они вместе, и дальше, дальше… Вот так Бетховен — глухой, сумасшедший, как он сумел — такое?! А Лёлька-то всегда думала, что Бетховен — революционер: пятая симфония: та-да-да-дааам! Та — та — та — дааамммм! … судьба стучится в дверь! Прячьтесь все!… А тут — Весенняя соната. Такая нежность. Да, это правильное слово, хоть и странно произносить — нежный Бетховен…
Страшно было, что Тошка найдёт себе пианистку в училище — настоящую пианистку, не такую, как Лёлька. Пока обходилось:
— Представляешь, там никто не хочет «читать» — все только своей специальностью заняты! Правда, я одну такую Дашку как будто отловил — так она поиграла пять минут, и сразу — пойдём в кино! Представляешь?!
Ещё бы! Лёлька смеялась:
— Эта Дашка, она хорошенькая хотя бы?
— Да так, — пожимал плечами Антошка, — не очень, примерно как ты…
Лёлька не обижалась — они хохотали вместе. Ему можно так шутить и обзывать стриженую Лёльку «Котовским». Они друзья. Конечно, просто друзья — особенно это стало понятно сейчас, когда появился Джон. Пожалуй, Антон единственный, кому было бы можно рассказать про Джона. Но Лёлька не стала.
…Джон! — первая нота Весенней сонаты…
Начался ноябрь, загнал Лёльку, наконец, домой, в новую комнату. А комната оказалась с сюрпризом, да ещё с каким!
За стенкой жила скрипка. Как это она раньше её не слышала?! Настоящая скрипка, взрослая — уж Лёлька-то в этом понимает. Скрипка играла разную музыку — со временем Лёлька выучила её наизусть. Это, кажется, Бах — а это, похоже, Чайковский. Одну пьесу Лёлька знала точно: «Кампанелла» Паганини. Антон говорил, это дико сложно — он пока ещё так не научился. Уж если Тошка не научился…