Окончательный диагноз

МакКарти Кит

— Серьезно? — Изумление Айзенменгера, доставило Блументалю некоторое удовольствие.

— И это еще не все. Брюшная полость не была пустой.

— А что в ней находилось?

Блументаль попытался сдержать улыбку.

— Аккуратно завернутый пакет с треской и жареной картошкой.

Айзенменгер уставился на Блументаля с таким видом, словно тот нарушил какое-то социальное табу.

— Очень интересно, — после долгой паузы наконец пробормотал он.

— Пендред всегда был шутником. Мозг миссис Мюир он запихал в холодильник.

При этих словах Айзенменгер

на мгновение оторвался от разреза, украшенного черными сгустками крови.

— Что касается изъятия органов, — продолжил Блументаль, — то в обоих случаях оно сделано одинаково. Не лучшим образом, но ему снова пришлось работать в полутьме, если не считать света, просачивавшегося сквозь забитые досками окна, и, возможно, фонарика.

— А как он разрезал ребра и череп? — словно не обращая на него никакого внимания, поинтересовался Айзенменгер.

— Ну, вероятно, с помощью проволочной пилы. Концы ребер имеют зазубрины, а не плавные изгибы, как это было бы в случае использования электрической пилы.

— К тому же электрическая пила издает нежелательный шум.

— Пожалуй.

Айзенменгер, поджав губы, отошел от стола.

— Значит, нет никаких признаков того, что были использованы какие-то специальные инструменты. То есть все могло быть осуществлено с помощью обычных орудий, к которым каждый имеет доступ.

Блументаль кивнул:

— Хотя для Пендреда не составило бы проблемы получить хирургические инструменты. Работая санитаром, он с легкостью мог попасть в морг, не говоря уже о том, что он мог сохранить инструменты, использованные им четыре года назад.

Айзенменгер снова склонился над телом и начал внимательно рассматривать разрез на горле и ряды красных точек.

— В данном случае разрез более прямой, чем на теле миссис Мюир, — заметил Блументаль. — Думаю, к нему вернулись первоначальные навыки.

— Или у него было больше возможностей. Полагаю, что в садике перед домом делать это было сложнее, чем в часовне.

— Наверно, — кивнул Блументаль.

У него был странно напряженный голос, и это заставило Айзенменгера поднять на него взгляд.

— Значит, ты действительно считаешь, что это сделал Пендред?

— Вовсе нет, — излишне поспешно махнув рукой, возразил Блументаль и тут же продолжил: — Я думаю, очевидно, что Мюир и Уилмс были убиты одним и тем же человеком. Вопрос лишь в том, можем ли мы связать эти убийства с пятью предыдущими. На основании твоих отчетов я практически уверен, что между ними существует связь, но ты единственный человек, который может осуществить сравнение всех убийств и подтвердить, что они были совершены одной и той же рукой.

— Ммм…

При этом отнюдь не обнадеживавшем ответе Блументаль нахмурился.

— Да брось, Джон. Какие проблемы?

Этот прямолинейный вопрос заставил Айзенменгера улыбнуться.

— Лично у меня нет никаких проблем, Исаак, — осторожно ответил он. — Проблемы могут возникнуть у тебя, если наши мнения разойдутся.

— А для этого есть основания?

— Не знаю, — пожал плечами Айзенменгер. — В конце концов,

ты лучше информирован, я уже четыре года не занимался этой проблемой.

Блументаль кивнул:

— Почему бы тебе не взять и не сравнить мои отчеты? Я уверен, ты обратишь внимание на разительное сходство этих дел.

Айзенменгер ничего не ответил и снова обратил взгляд на тело Патрика Уилмса. Блументаль ошибочно воспринял это как признак сомнения.

— Я договорюсь со старшим инспектором Гомером и не сомневаюсь, что мы сможем оплатить тебе эту работу.

Дополнительные деньги могли бы сейчас пригодиться Айзенменгеру, однако он выдержал паузу, вызванную более глубокими и существенными причинами. Он бросил занятия судмедэкспертизой, потому что эта профессия начала серьезно влиять на его личность — она вынужда ла его становиться свидетелем всех ужасов, на которые только способно человечество. Смерть маленькой Тамсин, сожженной заживо ее матерью и умиравшей у него на руках с обугленными, потрескавшимися губами, стала последней каплей, заставившей его принять такое решение, а последовавшее за этим самосожжение его тогдашней подруги Мари привело его к серьезному нервному срыву.

Он понял, что не просто хочет забыть об убийствах, но физически не в состоянии ими заниматься.

И тем не менее они продолжали внедряться в его жизнь, словно демонстрируя, что лучше всего другого он разбирается именно в убийствах. У него были способности к секционной работе, к тому, чтобы разгребать последствия убийств, причем не только физически, но и интеллектуально. Не то чтобы ему нравился этот талант, имевший крайне ограниченную область применения, но Айзенменгер был вынужден признать, что это единствен ное, в чем он преуспел. Он обладал даром и понимал, что должен испытывать благодарность за это, но, подобно Кассандре, он чувствовал, что больше не может, с ним жить.

И вот этот дар снова настойчиво вторгался в его жизнь.

— Почему бы и нет? — едва ли не жалобным тоном безропотно ответил он.

— Вот и отлично!

Из троих присутствовавших в помещении лишь Исаак Блументаль проявил искреннюю радость.

— Могу я побеседовать с мистером Андерсоном?

— А кто его просит?

— Беверли Уортон.

Ей показалось, что она расслышала легкий вздох, а по том живо представила себе недовольную гримаску и со вершенно отчетливо расслышала, как изменился голос, ко торый после небольшой паузы произнес:

— Извините, мистер Андерсон занят.

— Понятно. — Этот ответ не слишком удивил Беверли и лишь подтвердил ее подозрения, что, однако, не помешало ей ощутить острый укол разочарования. — Он занят только для меня или для всех остальных тоже?

— Мистер Андерсон занят, — резко повторила секретарша (Беверли с ней однажды виделась и еще тогда обратила внимание на проявляемое ею ко всем презрение собственницы). Эта фраза не могла пролить бальзам на израненную душу Беверли.

— Что ж, тогда я хотела бы оставить сообщение для мистера Андерсона.