Окончен бал, погасли свечи
Шрифт:
— Вы что-то приуныли, — заметил и Стоянов. — Давайте-ка я вам чайку свежего подолью. Сейчас заварю только. Вот, например, со зверобоем. Отлично повышает настроение! С ним никаких новомодных антидепрессантов не нужно, это я вам со знанием дела говорю.
Стоянов насыпал в заварочный чайник травы, добавил заварки, еще каких-то семян, после чего залил все это кипятком и укутал полотенцем.
— Через десять минут будем наслаждаться, — снова подмигнул он мне. — Вы не унывайте. Я-то дома сижу и только думаю, а вы работаете. Следовательно, у вас и возможностей
— Вы прямо как будто мои мысли читаете, — усмехнулась я. — Только не говорите, что вам много лет и вы больше видели в жизни.
— А я и не говорю. Я уже сказал, — улыбнулся Владимир Ефремович. — Я вам сейчас скажу еще одну вещь… Уж не знаю, имеет ли она отношение к произошедшему, но мне кажется, что в последнее время Кирилл как-то изменился. Он стал… Он перестал быть таким спокойно-беззаботно-счастливым человеком, как раньше.
— В последнее время — это когда? За месяц до трагедии, за два?
— Мне кажется, гораздо раньше, — задумчиво постучав пальцами по своей кружке, проговорил Стоянов. — Еще на прошлом дне рождения он был уже не таким. Не могу точно определить, в чем это выражалось, но перемены произошли, это несомненно.
— У него погиб отец, — напомнила я. — Он остался сиротой. Может быть, он просто так сильно переживает смерть родного человека.
— Кирилл всегда был больше привязан к матери, — возразил Владимир Ефремович. — Между ним и Аркадием не было особой эмоциональной привязанности, к сожалению. Безусловно, они любили друг друга, и Аркадий всегда искренне заботился о сыне, но вот близости, истинной, родной, не замечалось. Так что вряд ли он по сей день не оправился от удара. Прошло больше трех лет. Случилось много событий: женитьба, рождение сына… К тому же учеба, работа, всякие заботы. Нет, причина в чем-то другом.
— Может быть, у него семейная жизнь не ладится? — предположила я. — Я виделась с Ольгой, мне она не показалась любящей и верной женой.
— Мне тоже она такой не кажется, — согласился Владимир Ефремович. — Кирилл вообще-то насколько открытый, настолько и замкнутый человек. Подробностями своей личной жизни он никогда не станет делиться. У него есть хорошее качество: он умеет скрывать свои чувства. И все же я почувствовал, что с ним что-то не так. Я же говорю, что знаю его с рождения.
— А как вы думаете, не могла сама Ольга устроить весь этот спектакль?
Стоянов недоверчиво покачал головой:
— Думаю, что нет. Зачем? Чтобы стать полновластной хозяйкой в доме? Но сейчас ее, насколько я знаю, даже на порог не пускают.
— Но она могла надеяться, что Инесса тоже умрет. Если это Ольга, то, собственно, Инесса и должна была стать ее главной жертвой. Чтобы не мешала. А Кирилл — якобы виновник. И тогда Ольга — вся в шоколаде.
— Для этого убийство нужно было тщательно спланировать, — напомнил мне Стоянов. — А я уже говорил, что считаю его спонтанным.
— Да, — вздохнула я. — Пока что никакой ясной картинки в голове не складывается. Одна абстракция.
Тут подоспел чай, и мы на некоторое время приостановили разговор, погрузившись
— Скажите, пожалуйста, а Вавиловы пользуются яхтой Аркадия Леонидовича?
Стоянов пристально посмотрел на меня:
— А почему вы спрашиваете?
— Потому что в летний июльский зной на ней, возможно, было бы удобнее что-то отмечать, чем на даче. Да еще потеть возле раскаленных мангалов… Или традиция столь сильна? Почему именно на даче?
— К сожалению, здесь ничего не могу сказать, — развел руками Стоянов. — Помню только, что день рождения всегда отмечали на даче. А пользуются ли они яхтой в принципе… Может быть, и пользуются, не знаю. Во всяком случае, меня не приглашают. Не забывайте, все-таки с ней тоже связана трагическая история.
— Да, я слышала, — подтвердила я. — Инесса говорила, что ее муж соскользнул с палубы и упал в воду.
Владимир Ефремович медленно отодвинул свою кружку и подпер руками подбородок.
— Что там было, теперь никто никогда не узнает, — неожиданно сказал он.
— Вы о чем? — удивилась я.
— Да так, ерунда, — отмахнулся бывший моряк.
— И все же? — настаивала я.
Стоянов вздохнул.
— Тогда, три года назад, — проговорил он, — я не поверил в то, что смерть Аркадия была несчастным случаем. Кое-что смущало меня. Например, он был отличным пловцом. Как он мог утонуть? Он мог продержаться в воде долго, очень долго. Он мог доплыть до берега. Правда, у него на виске была обнаружена гематома, которую он мог получить, ударившись обо что-то при падении. Поэтому потерял сознание и пошел ко дну. Но обо что можно удариться на середине Волги?
— О какую-то деталь яхты, — предположила я.
Стоянов ничего на это не ответил, он сосредоточенно и хмуро смотрел перед собой.
— Ладно, — наконец произнес он. — Видно, я действительно накручиваю лишнего. Все это старые дела, а сейчас нужно заниматься Кириллом. Я вам, в сущности, все уже рассказал. Ни в коем случае не подумайте, что выпроваживаю вас — я бы с удовольствием просидел с вами еще сколь угодно долго, — но по этому делу мне больше нечего вам сказать.
— Да и у меня вопросы кончились, — кивнула я. — Спасибо, чай у вас в самом деле замечательный. Не только настроение поднялось, а даже как будто второе дыхание открылось.
— Если желаете, расскажу рецепт. Он очень простой. Хотя… Подождите минутку.
Владимир Ефремович оставил меня и скрылся в кухне. Оттуда он вернулся с пакетом, в котором лежали высушенные стебли с желтыми цветочками.
— Вот, возьмите, — протянул он мне. — Просто заливаете кипятком и настаиваете минут пятнадцать. Можно пить как чай.
Я поблагодарила его, Владимир Ефремович проводил меня до самой улицы, убедился, что с моей машиной все в порядке, и сказал звонить, если от него что-либо потребуется. Кроме того, просил поделиться информацией о Кирилле, когда у меня таковая появится. Я на все согласно кивнула и распрощалась с ним.