Оковы судьбы

Конычев Игорь Николаевич

– Не делайте глупостей, господин Рэвендел, – прошелестел в голове Алана незнакомый голос, похожий на скрип, который издает крышка кремационной печи, поглощающей очередное тело.

– Терпеть не могу, когда мне приказывают, – холодно бросил Алан.

– Что вы, это не приказ, скорее дружеский совет, – ответил тот же голос, и Рэвендел наконец-то заметил два размытых силуэта. Он ухватился за них цепким взглядом, но все, что смог разглядеть – черные длинные мантии, превратившиеся в лохмотья, с глубокими капюшонами, мрак за которыми оказался непроницаем. Широкие, длинные одежды жрецов полностью скрывали их ноги, но не касались пола. Служители культа парили над грязью катакомб, напоминая ночных призраков или озлобленные души грешников, вернувшиеся с того света.

Жрецы приблизились, и черные лица их капюшонов уставились на Алана. Молодой человек почувствовал, как невидимые руки служителей культа потянулись к его сознанию, пытаясь отыскать уязвимые места и навязать ему свою волю, превратить в послушного раба своих идей или же погрузить в мир собственных фантазий, сведя с ума. Это еще раз доказывало,

что жрецы настроены крайне решительно, и если он не пойдет с ними добровольно, то, видимо, они приложат все усилия, чтобы он никогда не покинул катакомбы… живым. Чувства, вызываемые силой жрецов, показались Алану странно знакомыми, но сейчас было не лучшее время задумываться об этом. О способностях служителей культа Рэвендел много читал в старых трактатах, хранящихся в потайных подвалах под родовым особняком. Истинные слуги Близнецов предпочитали ментальное воздействие грубой силе. Утверждалось, что они прибегают к нему и во время своих многочисленных проповедей, постепенно убеждая прихожан в собственной правоте. Однако мягкое внушение не шло ни в какое сравнение с тем, как эти же жрецы пытали пленников залов Безысходности, вселяя в их головы такие кошмары, от которых бедолаги сходили с ума, бросались на родных, начинали пожирать себя заживо или творили другие отвратительные вещи. Жрецы легко ломали волю, заново перековывая чужое сознание так, как им хотелось. Многие знали об этом, но отказывались верить, предпочитая скрываться за маской неведения, опасаясь впасть в немилость у представителей единственной разрешенной в Аластрии религии. Сами служители культа также играли роль терпеливых и чутких наставников, вразумляющих непутевых учеников. Рэвендел не был уверен в том, что даже король знает все о делах жрецов. Но прийти к Его Величеству с томом, посвященным темной магии, и заявить, что в нем написано, что служители культа сами пользуются запрещенным волшебством, не казалось Алану хорошей идеей. Одно дело, когда про тебя распускают слухи, и совсем другое, когда ты собственной персоной подтверждаешь их все одним лишь поступком. К тому же Алан умело прикрывал свои истинные способности мастерством иллюзий, якобы специально придавая волшебству такой жуткий внешний вид. Несколько раз его проверяли жрецы, но он легко творил для них слабые подобия своей магии, сотканные из призрачных иллюзий, без единого следа тьмы, и с неизменной улыбкой отвечал на все их расспросы. Сами жрецы, при всей нелюбви к Рэвенделу, понимали, что все сказки о нем играют им на руку, ведь где еще обычные жители будут искать спасения от порождения тьмы, если не в обители Близнецов? Алан прекрасно осознавал, что наживать врагов среди жрецов – не самое благоразумное дело, поэтому играл роль якобы злого волшебника, сошедшего со страниц детских сказок, нагоняя на горожан ужас, столь выгодный последователям культа. К тому же всех устраивал подобный спектакль, всех, и Алана в том числе. Пока жрецы не трогали его, ему было плевать на их дела, которые его не касались. Теперь, судя по всему, все изменится, причем изменится очень быстро.

Рэвендел криво усмехнулся. Определенно, он не зря почти все свое время проводил за книгами, посвященными темным искусствам, где подробно описывались не только особенности запрещенного волшебства, но и способы защиты от него. Мысленно он выстраивал стену из личных идеалов и убеждений, защищая свой разум от сомнений, которые насылали на него жрецы. С детства Рэвендел презирал культ за то, что они сделали с ним, и именно сейчас его собственная ненависть и злость давали ему силу.

Жрецы культа и Алан безмолвно застыли друг напротив друга, и так продолжалось очень долго. Невидимый глазу поединок отнимал много сил, но никто не дрогнул.

– Лорд Мортимер нисколько не преувеличивал ваши возможности, господин Рэвендел, – донесся до Алана все тот же голос, и волна страхов, сомнений, чужих убеждений и лжи в очередной раз разбилась о его волю, не предприняв новой попытки сломить ее. – Он готов был позволить вам даже иметь свою собственную, ручную заблудшую шавку, но вы пошли дальше… неужели Осьминог предложил вам нечто большее, чем существование в привычном мире?

– Мои дела не касаются культа! – грубо отрезал Алан.

– Ошибаетесь, – последовала насмешливая фраза, – но довольно разговоров, сдавайтесь!

Вместо ответа Алан вскинул руку, и изогнувшееся щупальце тьмы наискось хлестнуло ониксовым лезвием одного из жрецов, распоров его мантию на груди. Обрывки ткани разлетелись в стороны, и под ними мелькнуло изъеденное разложением тело и серые потрескавшиеся кости. В ноздри Алану ударил резкий, тошнотворный запах.

– Глупо, – лишенным эмоций голосом отозвался жрец, рассеченный лезвием почти пополам. – Такие мелочи, как смерть, не остановят тех, кто служит темному Близнецу! – Он вскинул руки, и из широких, темных рукавов показались бледные ладони, почти лишенные плоти. Жрец обратил их вниз, к распростертым на холодном полу заблудшим, и изувеченные тела одновременно дернулись. – Послужите своим хозяевам, псы! – резко выкрикнул жрец, и Алан едва успел отскочить в сторону, когда лишенный головы оборотень прыгнул на него, рассекая когтями воздух.

Едва ноги Рэвендела коснулись склизкой жижи, как он ощутил мощный ментальный удар, почти достигший цели. Ноги Алана подкосились, и он припал на одно колено, в последний миг отринув чужую волю, приказывающую ему покорно ждать смерти. Пока один жрец управлял заблудшими, другой не терял времени даром и попытался еще раз завладеть сознанием Рэвендела. Но теперь тот был к этому готов. В своем сознании он выстроил настоящую стену, созданную из растерзанных жертв неизвестного убийцы, которого так жаждал найти. Это стремление, ставшее смыслом жизни для Рэвендела, магия жреца пробить не смогла, а сам

последователь культа на миг отшатнулся, пораженный увиденной жуткой картиной. Этого мгновения Алану хватило, чтобы одно из ониксовых лезвий дважды ударило служителя Близнецов прямо под капюшон, а другое пронзило впалую грудь. Затем два щупальца ударили одновременно, и тело в черных одеждах развалилось на четыре части. Но Алан уже не смотрел на жреца, все его внимание занимали атакующие его заблудшие. Они прыгали на него со стен и потолка, непрерывно атакуя страшными когтями. Слюнявые пасти щелкали рядом с ним, источая смрад, а Рэвендел метался из стороны в сторону, словно беспокойный призрак, с трудом избегая гибели. Сотканные из мрака щупальца снова и снова разбрасывали оживших оборотней, разрывая их тела на куски, но те упрямо поднимались, следуя воле жреца, прячущегося за их мохнатыми спинами.

Алан бросился влево, выставив перед собой трость, но когти заблудшего все же достали его. Затрещала рвущаяся ткань, и белая сорочка Рэвендела сразу же окрасилась алым, плечо отозвалось режущей болью, а обломки трости упали в грязь. В тот же миг конвульсивно изогнувшееся щупальце с бешеной силой обрушилось на голову заблудшего, буквально вбив его в пол. Послышался оглушительный треск ломаемых костей, действительно казавшийся громоподобным в пугающей тишине, в которой и происходил бой. Застывший на месте жрец гнал в бой своих безмолвных, оживших марионеток, а те, слепо следуя его воле, сражались и умирали вновь, не издав ни звука. Служитель культа, казалось, мог поднимать с пола свои поломанные игрушки столько раз, сколько ему угодно, а тело Рэвендела все же было человеческим: каждая царапина, пусть и затягивалась быстрее, чем у обычных людей, но болела ничуть не меньше. К тому же Алан терял кровь и с каждым ударом сердца становился слабее. Он раз за разом пытался достать жреца, но того неизменно закрывали собой ожившие оборотни.

– Все кончено, господин Рэвендел, прекратите сопротивляться – и умрете быстро, – раздался в голове Алана голос, в котором, как ему показалось, слышалась явная насмешка.

Казавшийся незнакомым голос вдруг напомнил Рэвенделу одного из старших учеников школы Волшебства. Имя того слизняка Алан не стал запоминать, зато не забыл тот издевательский тон и оскорбления, которыми в те годы один из лучших студентов школы Магии встречал его каждый раз. Разумеется, позже Рэвендел сполна отплатил избалованному волшебнику, за что чуть не вылетел из школы, но нахлынувшие вдруг воспоминания пробудили в нем волну злости. Нет, определенно, жрец не мог быть тем самым человеком. Носитель черных одеяний залов Безысходности обладал такой силой, что не возникало никаких сомнений в том, что он очень долго служит темному Близнецу. Намного дольше, чем может прожить обычный человек. Но сейчас это не имело значения для Алана. Он вдруг вновь почувствовал себя маленьким, лишившимся родителей мальчиком, над которым решили поиздеваться старшие зазнавшиеся выскочки. Гнев и ненависть всколыхнулись в сердце Рэвендела. Струящиеся под его ногами тени пришли в беспорядочное движение, а с забрызганных кровью стен к ним поползли обрывки ледяного мрака подземелий. Тьма бурлила все сильнее и сильнее, а сотканные из нее щупальца наливались новой силой и мощью.

– Увы, вынужден отказать вашей просьбе, – сорвав с шеи душивший его платок, Рэвендел, не глядя, отбросил его прочь. Ткань только начала падать вниз, а лоснящееся от крови щупальце наискось хлестнуло по толпе заблудших. Следом за первым ударило второе и вновь первое. Все это произошло за мгновения, потребовавшиеся окровавленному платку, чтобы коснуться слизи, покрывающей пол катакомб.

Жрец сразу же занялся восстановлением бреши в рядах его подручных, по которым, не переставая, колотили два щупальца, в то время как другая пара сотканных из мрака жгутов обвила лапы оборотней и, вздернув их к потолку, швырнула тварей в сторону служителя культа. Обратившись размытой тенью, Алан, проскользив между замедлившимися вдруг оборотнями, в мгновение ока оказался рядом с замешкавшимся жрецом. Фигура в широком балахоне отшатнулась, но Рэвендел, повинуясь незнакомому ранее порыву, рывком вогнал свою руку прямо под глубокий капюшон, с удивлением заметив, что его кожа вдруг стала абсолютно черной, словно обратилась в уголь. Почувствовав, как его пальцы смыкаются на чем-то отвратительно податливом и влажном, Алан резко потянул и практически без усилий извлек из-под капюшона голову жреца, которую держал за грубо оборванную шею. Застывшие, полупрозрачные глаза служителя культа казались стеклянными и, не мигая, с ужасом взирали на Алана. Лишенный губ рот открылся в немом крике, а из ввалившегося носа стекала тонкая струйка бурой вязкой жидкости. Запах почти разложившейся головы и ее отвратительный вид заставили Алана брезгливо отбросить ее как можно дальше. Зашарив левой рукой по карманам, он поспешно достал чистый платок, собираясь вытереть пальцы правой, и вдруг замер, уставившись на свою ладонь. Правая рука Рэвендела, начиная с плеча, превратилась в огромную когтистую лапу, чернеющую через лохмотья, оставшиеся от рукава. Тугие жгуты мышц проступали сквозь угольную кожу, которую обвивали мягко пульсирующие фиолетовые линии, сплетенные в причудливые узоры, а длинные пальцы, заканчивались острыми ониксовыми когтями.

– Великолепно, просто великолепно! – голос Винсента раздался одновременно с его же аплодисментами. Дворецкий шел к Алану, аккуратно переступая через лужи крови и вновь рухнувшие на пол трупы заблудших.

– Знал, что ты оценишь, – Алан поднял изменившуюся руку к лицу, несколько раз сжав и разжав пальцы. – Где ты был?

– Следил за заблудшими и нашей Джессикой, они прошли далеко вперед, но остановились и ждут вас. Когда я уходил, этот Скар как раз собирался идти за вами.

– Понятно, – грустно улыбнулся Рэвендел. – Послушай, Винсент, – он взглянул на дворецкого. – Мне ведь уже не стать прежним?