Окраина пустыни
Шрифт:
Грачев швырнул от себя пыльную синюю тетрадь и как-то всхлипнул, вздернув плечами, его шатнуло, как на ветру.
— А? — испуганно побледнел Симбирцев.
— Вот. Вот это.
— Что? Это? — нагнулся Симбирцев к тетради. — Это? Да? Да черт его знает, конспекты, что ли, чьи? Да что с тобой такое?
— Что вот это, что вот это, вот это, — спешил горячо Грачев и показывал на обложку. — Вот это!
— Да конспекты это чьи-то! — громче, громче повторял Симбирцев, — ты можешь сказать? Сказать ты можешь? Меня-то зачем толкасшь? Да ты кончишь ломаться, черт тебя раздери!
— Что вон там на обложке! Что вон там на обложке?! Ну-ну, вот на пыли!
— Вот, черт, швыряет, а тут и без него, — Симбирцев потащил тетрадь на свет и кривил губы, разворачивая ее: так, этак. — Ну, пыль!
— Ну а на пыли!
На крепко запыленной обложке узорчатой тропкой тянулись чистенькие отпечатки лапок, как крохотные цветочки с растоитанными и вмятыми в землю лепестками, карабкались, тянулись уверенно, лишь чуть срываясь, чиркая радужным росчерком в сторону на пыльном плотном небе. Тетрадь потяжелела и запрыгала в руках, словно по ней царапало, перебиралось, переваливалось мягкое, скребущее, с круглым пляшущим окончанием, изготовляясь к прыжку, продолжению пути.
— Грызун, —заключил Симбирцев и прочувствованно продолжил, — вот видишь, До какого бедственного и ужасающего состояния довели мы, молодые, свой быт. Скверно! Даже в читальном зале! Ладно уж в столовой. Я по утрам в столовой подрабатываю — вот стою сегодня, прямо сегодня, у мойки, такой деревянный настил под ногами и вдруг чую — что за черт…
— Ну не надо же! — умолял Грачев, — ну не надо!
— Да что, братец? Ты крыс, что ль, боишься?
— Нет. Нет, но вот что: мне нужна твоя помощь. Вот сейчас мне очень нужна твоя помощь, ты помоги мне, — Грачев пятился, до самой стены, щупая пальцами подбородок, стискивая кожу, ткнулся в стену и сполз на пол, утомленно вытянув ноги вперед.
В коридоре ходила туда-сюда курящая аспирантка, усмиряя свою обделенную плоть, внизу, в зиме, под ветром и снегом летучим, спешили люди, с размахом проскальзывая языки заледеневшего асфальта, и торопились к трамваю — тот глотал их и, трезвоня невидимыми колоколами, которых нет, уносился прочь меж голых, как рыбьи кости, деревьев, и на смену ему звенел другой…
— Я готов, — мигом присел ошарашенный Симбирцев. —Ты же знаешь: на самом деле я тебя очень уважаю. Может, внешне только игра некоторая есть… А так… Я с первого курса понял, что ты — сильный лидер, я всегда тебя поддерживал, прислушивался. Ждал от тебя многого. И очень пожалел, удивительно и обидно было, что ты… тогда… ушел. Это на тебя Шелковникова влияние. Он вообще — алкоголик. Хотя, может быть, ты не очень сейчас пьешь, братец?
— Погоди ты, — процедил Грачев, — обожди. Ты вот что. Ты мне по-мочь можешь? Сразу говори. Без трескотни. Только без завываний. Ты, интегрирующее начало, можешь человеку помочь?
— Да, могу! Слов нет. Но странно как-то просишь, просишь и — так говоришь… Обидно.
— Погоди ты, — Грачев оторвал руки от лина, оставив на нем малиново пылающие полосы, перемеженные белыми бороздами. — Короче, что делать? Что делать? Так, время — это сегодня. Сегодня вечером. Место — в моей комнате. Мы: ты и я, отодвигасм шкаф. Сначала включаем свет и сильно пошумим. И отодвигаем шкаф — весь мусор сразу оттуда, кучей, в сторону, к стене, а может, и сразу вынесем…
— А еще можно пол вымыть… — подсказал горячо Симбирцев.
— Погоди ты! Так. Дальше, Берем пустые бутылки. В эти пустые бутылки мы набиваем бумагу. Рваную. Разную. Любую… Бутылки нужно взять большие, у нас есть. Как можно больше. Можно молочные —у них шире горло. Далее: поджигаем бумагу. Она горит. Дым
— Да кто? — кротко вставил Симбирцев.
— Далее. Может быть, дым, часть его, будет скапливаться в комнате, а мы сразу изначально открываем окно. Если это и будет, то совсем недолго, — еле слышно рассуждал Грачев, пошевсливая персплетенными пальцами. — Это вряд ли будет дольше, чем четверть часа… Правда, есть вариант. Вдруг дыра у нас глухая? Другие выходы завалены? Или выше по уровню, и дым раньше заполнит их? Даже если просто — их много и кто-то из них ломанется наружу к нам, сквозь дым… Ну вот тогда и ну-жен ты. Возьмешь гантелю и с этой гантелей у самой дыры. Запомни, смысл в том, чтобы не дать сй даже высунуться полностью. Точно в голову! Но быстро. Она ведь будет ошалевшая от дыма. Она — мигом! Ка-ак выпрыгнет! Они вообще-то очень могут прыгать, и все будет зависеть от тебя. Поспевай. Лишь бы ты ее не упустил, тогда мы с ней не сладим. Опа может кинуться прямо на нас, на ноги, полезть по одежде, цепко так, шустро, — Грачев вдруг хрипло запнулся, сжав рукой горло, утопив подбородок в грудь, стиснув зубы, раздьнпался и заключил. — Я все продумал. Если сильно в комнату дым, и наружу… Мы сами в дыму, и дальше, мы дверь, если начнут стучаться, мы все равно не откроем. Главное — выдержать время. А ты убъешь ее. Вот! Вот : не оглушить. Убить. Быстро прихлопнуть. Вот куда девать потом, не подумал.
— Да кого?! — заорал Симбирцев.
Грачев незнакомо увидел сго, увлажнил языком губы и шепнул на выдохе:
— Крысу. Только тихо…
Симбирцев кивнул. Еще покивал, уточнил:
— Гантелей. По башке.
— Да, — Грачев сомкнул веки.
— И прихлопнуть. Насмерть, — Симбирцев заключительно кивнул и добавил себе под нос, — ага, за-анимательно, —и со вздохом перебрался к бумажной куче, попинал ее ногой и принялся разбирать на ровные стопки.
— Погоди! — вдруг спросил он. — А кто же даст гарантию, что вылезет она в единственном числе?
Грачев сидел сгорбившись, будто стены давили на плечи.
— Хотя не страшно, — ответил себе Симбирцев. — Вылезать-то они будут по очерсди, гуськом, так сказать. По одному. Главное, братец, равномерно распределить удар, не прослабить, верно я понимаю задачу?
И он позвал неожиданно сочно:
— Нина!
Покачивая тяжелыми боками, вошла серьезная аспирантка, и он объявил:
— Ну что ж, продолжим, коли вы не устали. Сегодня еще пару мешков и достаточно, так полагаю. Чуть подмести придется, видимо. Еще до конца недели пыль поглотаем, и можно будет организовываться, документы оформлять. Еще Сидоров и Коваль обещались подойти после обеда. Я думаю, есть смысл устав обсудить. Я тут понабрасывал ряд тезисов. Обсудим с товарищами.
— Володя, пора вам уже перекусить. Вот вы себя не видите, а вы такой бледный. У меня даже сердце сжимается. У меня, правда, не густо, но тушенка ссть, чай горячий. Все не в столовой желудок портить. Пойдемте, я только за хлебом сбегаю, —умоляющсе выговаривала аспирантка Нина. Когда она сидела, то была совсем колобок.
— Чуть позже, — Симбирцев неуклюже отодвинулся от сс магнитного притяжения и взобрался на стол поближе к Грачеву.
Аспирантка побагровела от навалившегося молчания. Паркет под ее ногами стонал так, будто она переминалась на клавишах пианино.