Окраина
Шрифт:
– А кто угрожает нашей свободе? – Джулия посмотрела Марж прямо в глаза.
Женщина отступила.
– Я не собираюсь вести здесь политические дискуссии. Я просто пришла сказать, чтобы вы говорили чуть тише. В конце концов, это все-таки библиотека. – Но в ее улыбке не было никакого веселья. – На сегодня хватит. За работу. Вы, может быть, и добровольцы, но я отвечаю за это заведение, и нам еще много чего надо сделать.
Джулия посмотрела, как Марж выходит из хранилища в читальный зал. Да они здесь все психи, поняла она.
Женщина вернулась к подаренным книгам, но больше не смотрела ни на Альму, ни на Труди. Молча она продолжила заполнять карточки.
Позже
Назад она больше не вернулась.
Яков сидел на краю незаправленной постели, обхватив голову руками и поставив локти на колени. Он чувствовал себя уставшим и измотанным, а в голове у него что-то стучало. Сидел он так уже около двадцати минут и все это время хотел и пытался встать, но почему-то это ему не удавалось. Это походило на тяжелое похмелье – головная боль и вялость во всем теле, – но он уже давно не напивался и понимал, что не в этом причина его состояния.
В другой день он давно бы был в молельном доме. Была уже середина утра, и жаркое солнце стояло высоко в небе – к этому времени он бы уже закончил подметать пыль, убрал бы кухню и сел готовиться к воскресной проповеди. Но сейчас все это было ему просто не по силам.
Может быть, он заболел?
Нет. Беспокоило его не тело. И даже не его голова. Его беспокоило сердце. Агафья.
Яков не понимал точной причины этого, но сердце начинало ныть, когда он думал об Агафье. А ведь это должно было бы быть счастливейшим временем в его жизни… Его молитвы наконец были услышаны, и женщина вернулась к нему свободная и ничем не связанная. Казалось, что она все забыла и все простила и была готова начать с того момента, когда все у них закончилось.
Но…
Но что-то было не так. Она изменилась.
Конечно, изменилась. Только святые или идиоты проживают свою жизни, ни на что не обращая внимания, не пытаясь приспособиться к обстоятельствам окружающей действительности и не учась на своих ошибках. Но в случае с Агафьей все было по-другому. Ее отношение к действительности и взгляды на жизнь остались почти неизменными, и на первый взгляд она была все той же Агафьей, только постаревшей. Но глубоко внутри женщины что-то сдвинулось, и теперь в ней было нечто, что вызывало у него тревогу.
Ему было неприятно находиться рядом с ней.
Именно поэтому у него было так тяжело на сердце. Женщина, которую он любил и о которой мечтал всю жизнь, пугала его…
Пугала его?
Да.
Ему пришло в голову что, может быть, в этом не было ее вины. Может быть, на нее действуют бесы, dookh bez zhizni [39] .
Яков вздохнул. Он слишком остро на все реагирует. Может быть, это вызвано его беспокойством за нее, его любовью и неспособностью разобраться в своих собственных неоднозначных мыслях… Агафья оставалась все той же религиозной женщиной, которой была всегда. Она была доброй молоканкой, и ему даже в голову не приходило думать иначе.
39
Скорее всего автор имеет в виду потусторонний (неживой) дух. По-видимому, молокане в Макгуэйне относятся к группе дух-и-жизников, которые считали книгу «Дух и Жизнь» третьей частью Библии.
Или нет?
Он вспомнил то, что произошло в русском городе много лет назад, и, задрожав, закрыл глаза.
Яков всегда полагал – нет, всегда был уверен, – что все, что делает Господь, это хорошо. Господь – это только Добро, и Он не способен на недобрые поступки.
Яков ее боялся.
Но он ведь служитель Бога. Как он может бояться Библии? Этого он не знал, но страх не исчезал, а когда Агафья заговорила, он почти силой заставил ее перейти в другую комнату, подальше от этой ужасной книги.
Библия – ужасная книга?
А может быть, дело совсем не в ней? – размышлял Яков.
Может быть, все дело в нем?
Может быть, все дело в этом доме?
Это вполне походило на правду. После всего того, что здесь произошло, было вполне логично предположить, что место сие захвачено бесами. Он еще не спрашивал у Агафьи, знает ли она о том, что произошло в ее доме. Он совсем не хотел упоминать об этом, чтобы не омрачать ей возвращение домой, но теперь решил, что настала пора все рассказать ей об этой бойне – если, конечно, она о ней еще не знает.
Если Агафья не произнесла нужных молитв, то, наверное, все члены общины должны прийти к ней в дом и очистить его от скверны. Если же она все сделала правильно, то они все равно смогут сдвинуть головы и объединенными усилиями их веры выгнать из дома все то зло, которое могло в нем поселиться.
А если дело не в доме?
Этого Яков не знал. Но в чем бы ни заключалась проблема, что бы ни вызывало его дискомфорт, он все равно любил эту женщину.
И всегда будет любить ее.
В голове у него все еще стучало, и его клонило ко сну, но он заставил себя встать. Пройдя в ванную, намочил гребень и провел им по своим спутанным седым волосам. Потом прополоскал рот «Листерином» и натянул вчерашние трусы и майку, которые лежали поверх кучи грязного белья. Войдя на кухню, взял горсть крекеров в качестве завтрака.
Потом Яков направился в молельный дом.
И там немедленно почувствовал, что что-то не так.
Он медленно вошел в пустой зал, и под крышей раздавалось эхо его шагов по пыльному деревянному полу. Окна были закрыты, двери надежно заперты; казалось, что ничего не было тронуто, – но проповедник был уверен, что в доме он не один. Яков это чувствовал. Молельня казалась пустой, но она не была пустой, и Яков с внутренней дрожью подошел к плохо освещенной двери на кухню.
– Здравствуйте! – крикнул он.
Ему никто не ответил.
Он попытался убедить себя, что в здание забрались дети или же это могут быть какие-то грабители или вандалы, но вокруг не было никаких следов взлома, ничего не было украдено или сломано.
Было очевидно, что его должны волновать не живые взломщики.
Речь шла о dookh bez zhizni.
Он зажег свет на кухне и быстро огляделся. Пусто.
В комнате находились только пустая плита, раковина, пустой стол и металлическая полка, на которой лежали горшки, сковородки и другая кухонная утварь. В противоположной стене комнаты была запертая дверь чулана, и Яков произнес короткую защитную молитву, прежде чем пересечь кухню и распахнуть ее.