Окрашенное портвейном (сборник)
Шрифт:
– Никогда не думала об этом. Кушать люблю их, – Соболева к собственному удивлению поняла, что этот мужчина ей симпатичен. Она никогда еще не сталкивалась с таким непосредственным и по – детски восторженным человеком. – Да что мы в проходе стоим. Проходите в комнату, – спохватилась вдруг Соболева.
– Спасибо, – Грибов начал расшнуровывать кроссовки.
– Да не снимайте. Так проходите.
– Нехорошо в доме в обуви входить.
– Тогда хоть тапочки наденьте.
– Спасибо. Я лучше босичком. Я и дома без тапочек хожу.
Грибов вошел в комнату и остановился посередине, оглядываясь с живым любопытством вокруг.
– Уютно у вас. И книг много. Даже удивительно.
– Это
– Знаю, конечно, знаю. Сам такой стал, – сказал Грибов, просматривая названия книг. – Я смотрю и по истории книжки имеются. Сын увлекается?
– Он у меня на историческом факультете учится. Какую-то непутевую специальность выбрал. Работу приличную не найдешь.
– Это точно. Я сам бывший историк. Кандидат наук, между прочим. А теперь вот «купи – продай», – с ноткой грусти заметил Грибов.
– Платили мало, что ли?
– И это тоже. Гордыня моя виновата. Высоко хотел взлететь. А теперь почти незнакомой женщине долг принес.
Грибов отошел от книжных полок, достал из заднего кармана деньги и протянул Соболевой.
– Спасибо. Выручили меня очень. Еще раз извините за мою бестактность. Неловко как-то получилось.
– Да, ладно вам оправдываться. С кем не бывает.
Елена постеснялась при Грибове пересчитать деньги, поэтому, не глядя, положила на стол.
– Что ж, я пойду, – не очень решительно произнес Грибов. Соболева без труда поняла, что он хочет остаться, что нравится ему. Она бы и сама не возражала, чтобы он остался, но вслух не без кокетства ответила:
– Но раз вы спешите. Жена, наверное, волнуется.
– Жена с дочкой уехали, так что я один, – в голосе Грибова слышались уже игривые нотки. Он был уже почти наверняка уверен, как проведет сегодняшний вечер.
– И я одна. Сын в Турции с невестой отдыхает, – Соболева еще сомневалась, а надо ли ей это? Надо. – Тогда давайте я вас чайком угощу.
– Не возражаю.
Соболева еще не одну ночь и не один день проведет с Грибовым. Но именно, этот вечер, эта ночь ей запомнились в мельчайших подробностях. Может быть потому, что эта была их первая ночь, а может, потому, что ее никогда не целовали в мочку уха, никогда не перецеловывали каждый пальчик на руках, никогда не разглаживали завитки волос и не шептали такие странные, но очень нежные слова. Она помнила, что бывший муж отваливался от нее на бок и быстро засыпал, она привыкла, что майор по – быстрому натягивал штаны и спешил на работу (он же должен еще оберегать и покой граждан), был еще один, который мог сделать два раза, но тоже всегда спешил. А Грибов, Грибов… Они лежали, обнявшись лицом к лицу, очень довольные друг другом, и Грибов читал ей стихи. Он и потом ей не раз читал, но запомнились почему – то две строчки из той первой ночи.
«В час отлива возле чайной
я лежал в ночи печальной»…
Они не расставались целых две недели. Грибов практически переехал к ней жить. Эти две недели у них были общими не только постель, но и бизнес. Уже на второй день он ей сказал:
– Слушай Ленок, – Соболева млела, когда слышала, как он произносит «Ленок», – а что мы с тобой оба за товаром мотаемся. Покупаем одно и то же. Давай я буду один возить. Хоть отдохнешь немного.
Соболева, быстро просчитав «за» и «против», сочла его предложение вполне дельным. И она не прогадала. Грибов не только все делал все быстро, но и проявлял инициативу.
– Слышь, Ленок, я тут новый товар завез тебе и сказал твоей продавщице, чтобы она «накрутила» на него пятьдесят процентов. Вот увидишь, в лет пойдет.
Она хотела было ему
– А что ты так о моем магазине печешься? Какой тебе интерес?
Грибов в начале от ее вопроса пришел в замешательство, а потом рассмеялся.
– Эх, Ленок, как же ты жизнью зашугана. Во всем подвох видишь. Все очень просто. Во – первых, мне хочется, чтобы ты немного отдохнула и встречала меня почти любимого свеженькой и сексапильной. А, во – вторых, меня новое дело заводит. Не люблю заниматься одним и тем же. Монотонность мне противопоказана. Скукотища.
Почти каждый день после обеда они ездили или в лес, или на речку. Уже через пару дней с радостным предвкушением и с замиранием в сердцем она ожидала этих поездок. Вот сейчас ее Грибов сядет за руль и скажет: «Ну, что, Ленок, помчались навстречу разгульной жизни». Потом он остановит машину в понравившемся ему месте, расстелит на земле покрывало, ляжет на него ничком и ласково – ласково позовет: «Ленок, а Ленок. Иди ко мне. Мне так тебя не хватает». А она уже идет к нему, скидывая на ходу юбку и блузку. Потом он перевернется на спину, она сядет на него сверху, он пригнет ее голову к себе, поцелует ее в мочку уха и начнет шептать странные, но ужасно нежные слова.
Но две недели – это только всего четырнадцать дней. Или даже хуже, четырнадцать дней – это всего – навсего две недели. И через две недели он ей скажет:
– Все, Ленок. Медовый месяц закончился. Завтра жена с дочкой возвращаются.
– Закончился, так закончился, – не подавая вида, что расстроилась, ответила Соболева. – Будем прощаться.
– Я надеюсь не навсегда. Мы же будем по возможности видеться.
– По возможности будем.
И они стали встречаться «по возможности». Такие возможности выпадали два – три раза в месяц. Соболевой было по – прежнему хорошо с Грибовым, даже не смотря на то, что он стал похож на ее майора: откинулся, быстро оделся и «мне пора».
Как-то во время очередной такой спешки, Соболева его неожиданно не без горечи спросила:
– Слушай, я все хочу тебя спросить: «А, что ты ко мне таскаешься»? Я тут как-то видела тебя с женой. Очень симпатичная женщина. И образованная. Я не в претензии, просто интересно.
Грибов не отвечал. Он продолжал сосредоточенно застегивать пуговицы на рубашке, потом накинул пиджак, посмотрелся в зеркало. Ему не хотелось говорить на эту тему, но Соболева еще раз повторила свой вопрос.
– Понимаешь, Ленок, какая штука. Кто я для своей жены? Неудачник, воплощение всех несчастий нашей семьи. Вместо обещанного дворца она живет в двухкомнатной конуре, вместо денег в дом я приношу долги и проблемы. Нет, она не скандалит, не ругается, но я вижу, как ей тяжело, как она мучается. Мы даже почти не разговариваем. Только «Как дела»? «А у тебя»? Я прихожу домой, как побитая собака. Мне стыдно, что я такой неудачник. Ты думаешь, ей интересен такой мужчина? Я думаю, что нет. Чувств никаких, осталось только взаимное раздражение. Она злится на меня, а я злюсь на весь белый свет, что вот такой я разнесчастный. С тобой же совсем другая песня. У нас с тобой нет ни прошлого, ни будущего только сегодняшний день. К тебе приходит мужчина, с которым тебе хорошо. Он говорит красивые слова, читает стихи. Ему с тобой тоже хорошо. Ему не надо объяснять тебе, какой он неудачник. Ему от тебя ничего не надо, как и тебе от него. Только любви и ласки. Получив порцию этой любви и ласки, мы с тобой разошлись до следующей встречи. Вот так. Доходчиво я объяснил?