Окрайя
Шрифт:
– Ха!
– засмеялся он.
– Я не нуждаюсь в его доброте. Я, если будет нужно, опять приду к нему...
– Муж мой! Ради меня! Ради...
И тут я обняла его, заплакала. Я горько плакала! Я тихо плакала - мать говорила мне: "Запомни, дочь, кричат только рабыни!" И я...
Нет, это я сейчас так умно и рассудительно говорю. А тогда я забыла обо всем, я просто горько плакала, ибо мне было очень, очень страшно! И муж, не выдержав, сказал:
– Любовь моя, пусть будет так, как ты того желаешь, - и утешал меня, и утешал, а я все плакала и плакала и плакала... ибо тогда мне было очень хорошо!
Потом
– Входи!
В землянку вошел Акси и сказал:
– За Аудолфом послан верный человек. А Лайм остался ждать. И с ним все его люди. Как ты считаешь, ярл, они достойны того, чтобы я отвел их в гостевую землянку?
Мой муж уже хотел было согласно кивнуть... Но я гневно сказала:
– Нет! Слишком много чести! Но если им так хочется иметь крышу над головой, то отведи их туда, где прежде размещалась наша дружина!..
– но тут же спохватилась и, понизив голос, добавила: - Однако ничего им не объясняй! А просто приведи, и все.
Акси сказал:
– О, госпожа! А ты весьма мудра! И если ярл не станет возражать, то я поступлю именно так, как ты меня научила.
Мой муж не возражал. Он был очень задумчив. Акси ушел. А я сказала:
– Вот увидишь! Как только они войдут туда и там переночуют, то после все решится очень просто!
На что мой муж ответил так:
– Не стоит беспокоиться. Все случается именно так, как и должно было случиться. В противном же случае никакие наши усилия ни к чему не приводят.
И он опять выпил вина. Мне это не понравилось, и я сказала:
– Мой отец говорил, что много вина обычно пьет тот, кто ощущает недостаток храбрости...
Мой муж вскочил! А я продолжила:
– А моя мать говорила, что если мужчина недостаточно храбр, значит, его женщина его недостаточно любит. Но разве это так, муж мой?
Он помолчал, сел... улыбнулся и спросил:
– А что еще она тебе говорила?
– А еще она говорила, - охотно продолжала я, - что из меня должна получиться хорошая жена, и что у меня будет много сыновей, мой муж будет богат и очень знатен, и у него будет очень много воинов, и жить мы будем во дворце. Отец смеялся, говорил, что этого не может быть, потому что ни у кого в Окрайе нет дворцов, есть только землянки. Но мать упрямо повторяла: "Но я ведь говорю о том, что будет, а не о том, что есть!" И поэтому мой отец очень не любил такие разговоры, ведь из них выходило, что вскоре я покину эти земли, а кому тогда все это достанется? И наверное из-за этого отец так долго не решался назвать тебя наследником, хоть он и очень уважал тебя...
Я замолчала. И муж долго молчал. Потом сказал:
– Счастливая! У тебя были мать и отец. Настоящие! А у меня... Ведь я по сей день так и не узнал, кто я такой на самом деле! Я же оттого и бросил все, пришел сюда, сошел в Чертог... но все оказалось напрасно!
– Нет, - улыбнулась я.
– И вовсе не напрасно. Теперь ты не один. Отныне я всегда буду с тобой, чего бы ни случилось.
– Любовь моя!
– воскликнул он.
– Ты ничего ведь обо мне не знаешь! А если б знала бы...
– Так расскажи!
И он мне рассказал - все, все и еще раз все! Потом сказал:
– Я знаю, если я здесь останусь, то меня очень скоро убьют. И смерть моя будет очень плохая.
А я ему ответила:
– А пусть даже и так. Только зачем заранее загадывать? Ведь ты же сам сегодня говорил, что все случается так, как и должно было случиться! А я еще раз говорю: никогда и ни при каких обстоятельствах я не покину тебя, а всегда буду тебе верной и нежной женой. Так поцелуй же меня за это!
И он поцеловал. А ночью, когда он уснул, я осторожно гладила тот страшный шрам на его горле и вспоминала слова матери: "А счастье у тебя будет недолгое. Но не ропщи - иным его совсем не выпадает". И я плакала. А муж мой крепко спал.
А рано утром я вышла из землянки и сразу же встретила Лайма. Он спросил:
– Где твой муж?
– Он еще спит, - сказала я.
– А что?
– Он обманул меня!
– гневно воскликнул Лайм.
– Ты знаешь, где...
– Да!
– перебила его я.
– Но только муж здесь не при чем. Так повелела я. И как тебе спалось на новом месте?
Лайм промолчал, но весь побагровел от негодования. А я сказала:
– Оказаться под началом такого доблестного воина, как мой муж, это великая честь.
– Еще посмотрим, - сказал Лайм, - что скажет Аудолф!
– Посмотрим!
Лайм ушел. Напрасно он так гневался. Уж если Винн решил отправить его в землянку наших дружинников, то теперь никакой Аудолф ничего не изменит. Закон есть закон, и он гласит, что они - отныне тоже наши дружинники. Однако мужчинам присуще переоценивать свои силы и надеяться на то, что сбыться не может. И пусть себе! А я ходила по двору и отдавала распоряжения. И люди Лайма слушались меня так, как будто бы они уже мои. Лайм делал вид, что ничего не замечает.
А Акси был у корабля - ходил, поглядывал. А лед местами уже оторвался от берега и продолжал ломаться и крошиться дальше. Это хороший знак! Я вернулась в землянку, разбудила мужа и сказала, что приготовления к пиру уже почти закончены. Муж быстро оделся и велел, чтобы начали накрывать на стол.
Мы пировали целый день. Мужчины вели себя очень сдержанно, все они явно ждали возвращения Аудолфа. Один только Акси был совершенно спокоен и услаждал нас пением.
День кончился, но Аудолф так и не явился. Лайм встал из-за стола в таком великом гневе, что даже не стал благодарить за щедрое угощение. Мало того, он сам распорядился, чтобы его люди шли ночевать в гостевую землянку. Моему мужу это было безразлично, и я тоже не спорила, а лишь подумала: но теперь-то ты, Лайм, уже ничего не изменишь!
И так оно и было. Наутро, когда все мы собрались возле входа в нашу землянку, наконец-таки вернулся верный человек и сказал, что Аудолф приносит свои глубочайшие извинения за то, что не смог сам лично, по причине внезапно напавшей на него хвори, явиться к нам, однако решение по нашему делу он принял. И решение это таково: как и было объявлено ранее, ярл Айгаслав должен в трехдневный срок покинуть нашу землю и никто ни под каким предлогом не смеет задерживать его в этом законопослушном начинании. А что же касается Лайма, то тот должен немедленно явиться к Аудолфу с тем, чтобы подробнейшим образом объяснить ему свое - уже, кстати, не первое! вопиющее попрание законов, установленных самим Великим Триединым Винном.