Оксфордские страсти
Шрифт:
– Вы же не обязаны ее читать, Шэрон.
– Но мне совершенно нечего делать. В саду слишком прохладно. Я понимаю, что ужасно выгляжу. Хотите, когда дочитаю, одолжу книжку вам? Называется «Сара и общество». На самом деле, по-видимому, довольно забавное чтение.
– У меня, боюсь, на чтение времени нету.
– Дайте-ка я вам прочту кусочек. Она вся такая.
И Шэрон принялась читать, а Андреа вежливо стояла, ожидая возможности пойти домой.
– «Дерек подходил ей идеально, – читала Шэрон. – Они отправились из виллы на прогулку.
Перед ними простерлась долина, укутанная дымкой надежды, вся покрытая ярко-желтыми сияющими цветами чистотела. Сара сжала руку Дерека, от счастья у нее захватило дух.
– На завтрак сегодня свежий инжир и брынза, – сказал он.
– Божественно! – выдохнула Сара».
Тут Шэрон издала звук, отдаленно похожий на смех.
– Ах, Андреа, если б только жизнь была такой совершенной! Подумать только: «укутанная дымкой надежды»… Но я вам, наверное, наскучила. Я и Стивену, должно быть, наскучила. Руперту уж точно.
– Что вы, что вы! Даже не думайте о таком! Мне просто надо домой, к Артуру.
– Как он себя чувствует?
– Честно сказать, скоро отойдет, я думаю. У него, как это, распад прогрессивных клеток. – И Андреа попрощалась с несчастной женщиной, распластанной на диване.
Входя в свой дом, Андреа все думала о Шэрон. Дома оказался Дуэйн в драных джинсах и футболке. Андреа не ожидала его в этот час. Дуэйн стоял у плиты, к матери спиной, и наливал себе апельсиновый сок из пакета.
– Дуэйн! Ну как, поступил на работу?
– Нет, – только и ответил он, не оборачиваясь.
Мать постояла немного, глядя ему в спину.
– Ты главное не сдавайся, – сказала она.
Он повернулся к ней с издевательской ухмылкой. Высунул язык и поводил им из стороны в сторону. В язык была вделана бусина – белая, довольно крупная, похожая на жемчужину.
Андреа не смогла скрыть огорчения. Дуэйн рассмеялся:
– Мам, ты не бэ. Это самый клевяк. Телки быстро распробуют…
– От этого зубы портятся.
– Ни фига! А потом – на хрен мне зубы? Столько не живут.
– Это твое отчаяние – одно притворство. Просто поза. Тебе, известное дело, лишь бы меня расстроить, но ты бы сам подумал: перед тобой, дорогой мой, все дороги открыты, так что есть ради чего жить. Ты ведь не как эта грустная женщина по соседству.
Он вперевалку подошел, держа стакан обеими руками.
– А-а, старая кобыла Шэрон? При чем тут она?
– Может, и ни при чем. Только она по-настоящему несчастна, не то, что ты. Ты…
– А с чего ты взяла, что я не несчастен? У меня вся жизнь под откос.
– Да брось ты! Чего ты все меня тюкаешь – я что, виновата, что твой отец взял и свалил? Да от него пользы было, как от козла молока. Но тебе-то на кой по нему равняться? Дотти вон справляется потихоньку, как-то выстраивает свою жизнь. Она…
– Что-о?! – Ради пущей выразительности Дуэйн
Ее испугала его горячность, однако сдаваться она не собиралась:
– Ты что, Дуэйн! Да ты прямо как твой этот самый Барри Бэйфилд…
– Его Стармэном звать, матушка, будь любезна!
– Да как бы этот псих себя ни называл. Что ты, говорю, что он – ну на кой вы побили этих двух ребят несчастных, голубых этих? Неужели не ясно, что так ты с полной швалью свяжешься?…
– Эти педики сами нас в пивной задирать стали, поняла? Они вообще уже свалили отсюда, так что нечего про них…
– Господи, какой же ты некрасивый делаешься, Дуэйн, когда вот эта злость в тебе, – вздохнула она. – Я тебя просто не узнаю. – И уже отворачиваясь, добавила: – Вечно тебе нужно, чтобы все было по-твоему.
– Вот и будетпо-моему, как я, на фиг, хочу!
– Ладно, пойду взгляну на Артура.
– Давай-давай, хоть повеселишься…
Оставшись один в кухне, Дуэйн взгромоздился на высокий табурет, облокотился на стол и охватил голову руками. Так и сидел перед невыпитым стаканом апельсинового сока.
Сэр Сидней Бэррэклоу, президент Вулфсоновского колледжа, его супруга Каролина, вице-президент колледжа, поэт Джон Уэстол, а также Фрэнсис Мартинсон стояли в вестибюле, ожидая приезда Марии Капералли, графини Медина-Миртелли, специально приглашенной к ним для чтения лекции.
Мария уже звонила сегодня Фрэнку на работу – сообщить, что выезжает.
– Хочу тебя предупредить, Фрэнк, – сказала она, – что я изменилась с тех пор, как мы последний раз виделись. Столько лет прошло.
– Мы оба изменились, – ответил он. – Весь мир изменился.
Он ответил ей беззаботно, однако теперь, стоя в вестибюле, вспоминал их единственную встречу, когда он уже был довольно известным специалистом, а Мария студенткой. Встретились они в Сан-Марино. Фрэнк приехал в эту маленькую горную республику, чтобы из первых рук ознакомиться с ее недавней историей: в 1940 году Сан-Марино, заодно с муссолиниевской Италией, объявила войну антифашистской коалиции, однако в 1943-м объявила о своем нейтралитете, еще до того, как Италия капитулировала. Вот эта квазинезависимость и была предметом статьи, которую в ту пору писал Фрэнк.