Октябрь, который ноябрь

Валин Юрий Павлович

Сам старец подумывал о условно-досрочном. Не то, чтоб особо поджимало: на море жилось покойно, морду никто не бил, в живот ножичком не тыкал. Бабы.. да ну их, надоели, искусительницы. Но хотелось поближе к лесу, чтоб после работы груздочков насобирать, кабанчика завести, погребок с соленьями. Выйти на рассвете, по росе пройти, вдохновения набраться. Чертт обещал посодействовать, найти новый "фронт работ" и даже сулил подогнать поросенка на выкормку, есть у него знакомцы. Впрочем, это не к спеху, порося, она ведь тоже визжит, отвлекает, в этом у ней особой разницы с дурными каторжниками и нету.

Старец вернулся в хижину, открыл тетрадь и с предвкушением снял с ручки

колпак. Писалось ему в удовольствие, жаль, что издатель надоедливо требовал непременной лихость повествования и какого-то "психологически-актуального ыкшена". Что это за зверь и отчего он непременно должен водиться в правдивом мемуаре, не знал и сам всемерно образованный чертт. Приходилось малость приукрашивать и привирать. Но это уже третья книга многотомника, допечатки идут, надо бы закончить серию. Назвали, правда, смехотворно: "Я - Григорий! Из тайги к трону! Записки святого грешника". Эх, так бы и плюнул в харю издателю! А переплет?! Как глянешь, так крестишься и о забытой "беленькой" вспоминаешь. Но чертт-соавтор объяснял, что до серьезных изданий и боллитры еще придется упорно дорастать. А что делать, каторга она каторга и есть.

Сочинитель почесал ручкой длинный нос и продолжил с места, прерванного чуждыми вдохновению шумливыми каторжниками:

"Мотя подняла на меня необыкновенно ясный взгляд очей и молвила:

– Что мне делать, посоветуй, отец родимый?

– Не ходь. Избегни!
– строго ответствовал я.
– Ославят. В оперетку попадешь, а то и в саму синематографию вляпаешься.

Танцорка заломила белы руки:

– Но я..."

Автор остановился в затруднении. По правде говоря, с балерунками он знакомств не водил, бог миловал, страхолюдины они все. И как этакие бабы имеют моду говорить, один бес их знает. Вот же дурни эти издатели: "дай главу про Матильду, да дай". Сдалась им эта Кшесинская, как будто нормальных баб в Петербурге не имелось.

Старец в сердцах плюнул, взял удочку и ведро и ушел советоваться с черноперкой о вариантах творческого решения балетной главы.

* * *

Петроград. Улица Надежденская (она же Народных поэтов)

Ровно десять лет после часа Х.

– Каждую годовщину вспоминаю как оно было. Да, угодили мы тогда в самый выхлоп, - вздохнул Николай, застегивая китель.
– Бурные были дни. Горестные. Батю твоего жаль. Не довелось лично познакомиться. Слушай, на парад-то так и не пойдешь? Не передумала?

Глафира встала из-за пишущей машинки - взгляд отсутствующий, вся в сочинении. Ну и ладно, - талант он такой.

Николаю нравилось щелканье клавиш - по щелчкам было слышно, как набирает скорость Глашина фантазия, как спорят и воюют герои, как после размышлительной паузы сюжет внезапно сворачивает на просторный проспект с односторонним движением и газует вовсю. Четвертую книжку пишет жена - это ведь не шутки. Для молодежи те книги, но и взрослые читают взахлеб. Девчонка-то была самая обычная, а ведь как толкнуло. Он помнил, как Глаша в первый раз тетрадку к себе потянула. Хорошо хоть

карандаш грызть отучил. Сейчас вот в "Артек" поедет, перед читателями выступать - вся ребятня продолжение "Дальних островов" требует. А какой авторитет у писательницы с вдребезги изгрызенным карандашом? Вовремя отучились.

– Нет, парад я лучше из окна послушаю, - все так же отстраненно сказала Глаша.
– А на могилки завтра схожу. Без торжественности мне проще. Вместе сходим. Ага?

– Сходим. Ты, твори-твори. Как они там? Бронепоезд встретили?

– Не-а. Я передумала. Простой литерный встретят. Бронепоезд - слишком воинственно. Неправдоподобно и отвлечет читателя.

– Тоже верно. Наш бронепоезд - он на запАсном пути.

– Почему же именно на запАсном?

– Не знаю. Слыхал где-то. Складно и в рифму:

Мы - мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути!^[67]

– Действительно, складно. Что за поэма такая? В газете читал или по радио передавали?

– Откуда ж мне ваши литературные дела досконально знать? Запомнилось и все. Ладно, пойду. Машина вон уже пришла и ждет. Арсентия подброшу, он тоже на парад при исполнении.

– Колька, ты только сам за руль не садись!
– живо обеспокоилась и выкинула литературу из головы жена.

– Я ж слово дал. За руль только на треке или полигоне, - не без досады напомнил Николай.

На лестнице поздоровались с Арсентием - поручик, нынче курсант Константиновской (Красно-Константиновской) артакадемии был из потомственных вояк - пунктуальный, хоть хронометр по нему проверяй. Полезное качество.

Спустились во двор - тут было гулко - малышня, облепив деревянный аэроплан, построенный на детской площадке, играла в авиаторов. Гудят-жужжат, и действительно, словно патрульный автожир во двор спустился. Николай погрозил сыну - опять пальто нараспашку. Филька догадливо принялся застегиваться. На самолете завопили с новой силой и изобразили пулеметное "ды-ды-ды!" - воздухоплаватели геройски отбивались от итальянских истребителей.

Тут Николай вспомнил, откуда взялось про бронепоезд. Катерина Олеговна как-то продекламировала. Тогда, давным-давно, когда пулеметы вовсе не "ды-ды-ды" на улицах гремели. Да уж, и сейчас стране нелегко, а если бы тогда не остановились? Вон, в Германии три года гражданская полыхала. Помогали чем могли, но что от той Германии осталось?

– Ну, что, садимся, господин комбат?

– Только после вас, тарищ старш техмех.

Из окна третьего этажа доносилось клацанье старой, еще иностранного производства, пишущей машинки - судя по темпу, "Ундервуд" выдавал описание дороги. Нужно предложить про запасной путь в текущей главе упомянуть. Они полезны - запасные пути. Мало ли, свернешь не туда, так маневр и разворот непременно должны оставаться в запасе. Да и бронепоезд действительно не помешает.

Конец

notes

Примечания

1

"Роллс Ройс Ландоле" 1911 года, регистрационный номер 1947.

2

ОВР - общее время, равно-действительное для соединяющихся версий миров.