Октябрьские ведьмы

Классен Дженнифер

Но – и это очень большое «но» – ничего из того, что мы создаём в октябре, не остаётся после Хэллоуина. Уже на следующий день всё это исчезает и становится как прежде. Тётя Флисси возвращается, будто никогда не уходила, мамины красивые жёлтые наряды растворяются в воздухе, как и всё, что успели надарить себе тёти. Мой Первый октябрь с Бобби был самым счастливым временем моей жизни, но, когда пони исчезла, магия потеряла для меня всю свою привлекательность. Я была слишком мала и не сразу поняла, что произошло, когда первого ноября вышла из дома с морковкой в руке и увидела пустой дворик.

С

тех пор я перестала верить в радость октября и в его преддверии на целый месяц погружалась в уныние. Стоило наступить сентябрю, с каждым днём которого возбуждение моих тёть неуклонно нарастало, и я принималась вздыхать и размышлять обо всех этих временных глупостях, которые будут ждать меня в октябре. Сколько скандалов я закатывала в течение этого месяца – не сосчитать. Сказать, что он меня раздражал – не сказать ничего.

Раньше я жалела тёть, которые целый год проживали в ожидании одного месяца безудержного веселья. Но теперь, впервые ощутив магию внутри себя… Я посмотрела на потолок, раздумывая, чем сейчас занята Мирабель. У меня было столько вопросов…

– Всего один месяц – и столько всего нужно сделать, – сказала тётя Конни, и тётя Пруди закивала, тряся седыми кудрями. – Это будет наш год. Оторвёмся!

– Без отрывов, пожалуйста, – спокойно, но твёрдо возразила мама.

Тётя Конни достала из большого, с оборочками переднего кармана фартука таймер в виде яйца.

– Без отрывов, – с улыбкой сказала она маме и стукнула пальцем по таймеру.

Белая и изрядно поцарапанная – тётя Конни ежедневно пользовалась им на кухне – пластиковая поверхность таймера засветилась под воздействием закруживших вокруг него звёздочек, и он словно размягчился, вытянулся и стал прозрачным на концах. Затем тётя Конни магией заставила его воспарить и медленно прокрутиться, и я поняла, что таймер превратился в большие песочные часы.

– Тридцать один день, – с чувством произнесла она и начала тщательно разминать пальцы, каждый по очереди.

Мои ладони кололи бесчисленные иголки. Прибавьте к этому неутихающую тревогу – мне было ужасно не по себе.

В нижнюю половинку часов просыпались первые переливающиеся крупицы, и тётя Конни обратила на меня взор из-за поблёскивающих очков.

– Клеменси, нам нужна твоя помощь!

– Клемми, – поправила я. – И… тётя Конни, мне нужно… э-эм… сделать домашние задания.

– Вот как? – Она поправила очки и всмотрелась в меня, проверяя, насколько я искренна. Это была правда, ну в каком-то смысле. – Но это твой Первый октябрь!

– У меня перед Рождеством экзамены, – напомнила я.

От слова на букву «Р» её передёрнуло. Я люблю Рождество – к тому моменту вся связанная с октябрём шумиха успевает улечься, а все полученные в этот день подарки на сто процентов реальны.

Может, моя семья и могла целый месяц улучшать магией мои оценки и даже говорить на любых языках, но стоило наступить ноябрю – и всё это исчезало, поэтому рассчитывать на их помощь на декабрьских экзаменах не приходилось. Однажды мама наколдовала мне гениальный математический талант, но после октября от него остались лишь смутные воспоминания,

как делить столбиком.

– Конни хочет тебя попросить… – начала мама.

Но тётя Конни вклинилась между нами, взяла меня за руку, которую будто наполнил колючий свинец, увела меня в гостиную и усадила на диван.

– Тебе известна наша история, Клеменси. Наша великая прародительница, сама Мерлин, была первой ведьмой. – Тётя указала на древний, слегка поеденный молью плед, лежащий на спинке дивана: на нём был вышит портрет женщины с густыми волосами и острым подбородком.

Мама села рядом со мной и провела своими тонкими ловкими пальцами по жёстким стежкам.

– Я всегда задавалась вопросом… откуда он взялся, – пробормотала она, хотя я не знала происхождения ни одной вещи в нашем доме, полном всяческого барахла.

– Это не ты вышила? – удивилась я.

– Если бы портрет вышила я, он был бы гораздо красивее, – усмехнулась она под тихий шорох песка в часах тёти Конни, отсчитывающих наше ограниченное время владения магией.

Действительно, мама бы выбрала что-нибудь красочнее, а этот уродливый и местами свалявшийся плед был преимущественно серым, а женщина, считавшаяся первой Мерлин, смотрела в потолок с таким печальным выражением лица, будто сейчас разрыдается.

– Если бы я вышивала нашу дорогую Мерлин, я бы добавила ей звёзд. И руки, чтобы она могла творить магию, – добавила мама, с отвращением глядя на этот старый кусок ткани, и до меня внезапно дошло, что изображение нашей прародительницы обрывается на линии запястий её вытянутых рук.

– Во всех книгах и фильмах Мерлин – мужчина и волшебник, – сказала я тёте Конни из чувства противоречия. Совсем как Мирабель.

– Волшебник? Ох уж эти люди с их глупостями! – закатила глаза тётя Конни, а тётя Пруди сплюнула на пол.

– Пруди, – мягко пожурила её мама и взмахом пальца заставила мокрое пятно заискрить и исчезнуть.

– Ты же знаешь, магия передаётся только по женской линии. Нас, ведьм, очень мало, всего около двадцати! И Мерлин – или Мерл, как я люблю о ней думать, – была единственной и неповторимой, – произнесла тётя Конни с таким мечтательным видом, будто была не прочь пообщаться с нашей давно почившей прародительницей.

Как-то раз в начальной школе нам задали нарисовать семейное древо, и это стало той ещё задачкой: у меня было столько тёть, что их всех было невозможно поместить на листе. А потом я получила выговор от учительницы за то, что добавила на задней стороне листа Морганов, отметив их большим знаком вопроса.

– Не может быть, чтобы у тебя было столько родственниц! Где все мужчины… – Она вдруг оборвала себя на полуслове, после чего добавила: – Ну, семьи бывают разные.

И в итоге я получила хорошую оценку.

– Точно, – сказала я.

– Она была первой заклинательницей. Затем родилась её сестра Морган. Мерлин, а затем Морган. Две ветви одной семьи, от которых и берут начало наши фамилии.

Морганы, конечно же, с этим категорически не соглашались и утверждали, что их прародительница была первой. Но правда заключалась в том, что наша Мерлин была героем, а их Морган – злодейкой.