Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде
Шрифт:
Наступила ночь на 25 октября. В центре решено было выступать. По районам были отданы распоряжения законспирировать книги, документы, списки членов партии и Красной гвардии и т. д. Все это, конечно, делалось на всякий случай. Чувствовалась какая-то торжественность, нервы были напряжены.
В это время Красная гвардия нашего района представляла солидную силу для города, и на нее были возложены серьезные надежды. В течение дня, особенна вечера, мы успели выслать немало отрядов по распоряжению Военно-революционного комитета, а часть их сосредоточить в штабе. Так как места в штабе было мало, красногвардейцы расположились по соседству, заполнили помещение Выборгского районного Совета. Сразу же, по собственной инициативе, они заняли Литейный, Сампсониевский и Гренадерский мосты. Охрана была столь крепка духом и воинственна, что никакие банды белогвардейцев и юнкеров,
К ночи ухнуло орудие крейсера «Аврора», заговорили ружейные выстрелы, застрекотали пулеметы. Наши отряды участвовали во взятии Зимнего дворца, при захвате Смольного, находились в Петропавловской крепости и т. д. В последующие дни красногвардейцы участвовали в атаке на Владимирское юнкерское училище, в обратном захвате телефонной станции и т. п.
Как известно, переворот совершился почти бескровно. Реакция смогла оказать сопротивление лишь в воскресенье, 29 октября. В этот день с утра начали поступать неблагоприятные известия о наших поражениях и удачах белогвардейцев. Начались восстания в юнкерских училищах, волнения в казачьих частях, захват юнкерами телефонных станций и т. п. Помню, как приехал из Смольного тов. К. Орлов и на заседании штаба Красной гвардии рассказывал о довольно неважном положении дел. На несколько минут в штабе воцарилось уныние. Перед глазами всех как бы прошел призрак неудачи восстания… Но затем встряхнулись… Была не была, есть чем помянуть: хоть на четыре дня да прогнали министров капиталистов. Заговорили, зашутили и снова окунулись с головой в работу.
В действительности оказалось, что дела не так-то были печальны. Всего через несколько часов, к вечеру, стали поступать радостные вести: «Телефонная станция снова наша, юнкера разбиты, казаки, помитинговав и частично поколебавшись, перешли на сторону Советской власти».
Этим дело, как известно, не ограничилось. Пришлось нашим красногвардейцам поработать и под Пулковом.
В боях под Пулковом сразу же выяснилась полная неприспособленность Красной гвардии к таким задачам. С одной стороны, красногвардейцы показывали необычайный героизм, самопожертвование, готовность умереть, холодать и голодать, своим энтузиазмом заражали и поддерживали солдат гарнизона, настойчиво требовали снарядов, патронов на передовые позиции, беспрекословно выполняли все приказания, без малейшего намека на желание дезертировать шли на позиции. Ни в какой мере нельзя говорить, что петроградские рабочие дрогнули хотя бы на минуту. С другой стороны, эта лучшая по духу армия не могла бы продержаться сколько-нибудь продолжительно, так как не имела правильной централизованной организации, а главное, снаряжение этих прекрасных бойцов было рассчитано на то, что прямо от станков они идут в бой, не имея собственных продовольственных и значительных огневых баз. Если еще в городе как-нибудь можно было обходиться без этого, то здесь, на Пулковских высотах, положение складывалось весьма затруднительное. Единым духом Краснова с Керенским разбить было нельзя, пришлось поканителиться несколько дней, а для этого требовалось снабжение красногвардейцев хоть какой-либо пищей. Особенно старался для наших отрядов в этом направлении тов. Врублевич (с завода «Новый Парвиайнен»), бегавший повсюду и добывший с большим трудом походную кухню, которую с еще большими затруднениями он перевез на позиции.
Был еще один характерный и существенный недостаток Красной гвардии: это — особое удальство. Так, когда перешли в наступление, часто во время перебежек красногвардейцы не наклонялись совсем, отчего не мало полегло лишних жертв. Многие красногвардейцы еще при обучении на полянках Выборгской стороны делали такие удалые перебежки. Когда же мы, обучавшие их солдаты, указывали на недопустимость этого, то получали в ответ, что сгибание при перебежках и стрельба лежа позорны для революционеров, показывают трусость. Не легко было еще на учении доказывать, что наши указания — это старые военные правила отнюдь не для трусов, и никакой надобности и разумности нет в подставлении без пользы своих лбов под пули врагу.
Наконец, бои закончились, белогвардейцы и в городе, и вокруг него были разбиты. Но работы у нас не убавлялось. Все это время приходилось работать с колоссальной напряженностью в невероятно неблагоприятной обстановке. Скоро Выборгский районный Совет и другие организации, а также красногвардейский штаб решили переехать в новое помещение, так как в старом было очень тесно. Ввиду того что район — сугубо рабочий, помещения лучше
Вот в это помещение, где удобна была лишь большая зала для красногвардейцев, штаб и перевелся. Снова в крошечную комнатушку каждый день каким-то чудом набивалось по нескольку десятков человек. В этой маленькой комнате разрешались все вопросы, здесь же опрашивали арестованных, сюда приводились разоруженные защитники режима «коалиции» — ударницы женского батальона (из Левашева). Здесь была главная пружина всего механизма военной работы Выборгского района. Работа шла днем и ночью. Члены штаба Красной гвардии тут же и спали в течение полутора месяцев; некоторые из нас, бывало, не выходили из штаба или с его двора по неделе. В первые дни Октябрьской революции трудно было сказать, когда работники штаба спали, и спали ли вообще, частенько отмахивая двое, трое суток без всякого сна. Бывало, К. Орлов, сидя на заседании, закрывал глаза и засыпал. Когда мы старались ему-не мешать и обходиться без него, он вдруг через несколько минут просыпался, открывал рот и подавал свою реплику или просил слова.
В этой работе штаба Красной гвардии на мою долю выпала роль, так сказать, быть начальником штаба боевой единицы, какой являлась Красная гвардия Выборгского района. Мне приходилось руководить работой всех отделов штаба, держать связь с Петроградским военно-революционным комитетом и нашими отрядами, расположенными на заводах или отправленными по нарядам, получая приказания центра немедленно снаряжать отряды, вызывая их с завода, распоряжаясь о выдаче оружия, патронов, пищи и т. п.
Учета тогда у нас не велось не только по бесчисленным анкетам, как принято сейчас, но и по записной книжке. Зная лично подробно все отряды, их начальников, помощников, красногвардейцев, число которых в районе в первые недели переворота мы исчисляли в десять тысяч человек, я руководствовался тем, что хранилось в моей памяти. В конце концов я так освоился, что никакое распоряжение из Смольного о высылке отрядов, патрулей для связи и т. п. не могло поставить меня в тупик. Моментально находил людей. А народец тогда в районе был на подбор, молодец к молодцу. Кого ни ткни, — никогда краснеть не придется, и действительно не приходилось. Конечно, учет и некоторые документы были и, вероятно, сохранились и посейчас. Велись протоколы как в штабе, так и на заводах, списки членов отрядов и т. п.
Такая богатая почва, как район Выборгской стороны, дала возможность нам настолько сорганизовать Красную гвардию, что все до единого красногвардейцы были использованы: основной базой Военно-революционного комитета Петроградского Совета, его главной опорой была Красная гвардия Выборгского района. В то же время и в других районах красногвардейцы насчитывались тысячами, а в действии проявили себя гораздо слабее. В дни переворота из нескольких районов, и даже из Кронштадта, приезжали к нам учиться, как сорганизовать Красную гвардию и ее штаб, а Второй городской район приезжал лишь через месяц после переворота за тем же. Так как внешние сношения и всякого рода представительства у нас были поручены тов. К. Орлову, частенько пропадавшему на несколько дней, то мне приходилось сплошь и рядом целиком руководить всей работой.
В первые недели, конечно, работа шла и направлялась без всяких заседаний; впоследствии, однако, они бывали часто, вообще говоря, демократизм соблюдался весьма большой. За время существования Красной гвардии после переворота было собрано, согласно уставу, несколько выборных конференций, на которых штаб переизбирался, в основном, в том же составе.
Авторитет штаба стоял высоко, спайка его с отрядами и людьми Красной гвардии была теснейшая, дисциплина и подчинение царили необыкновенные. Несмотря на то что рабочие на счет военной дисциплины до революции не мало прохаживались, они сами в Красной гвардии естественным путем установили суровую военную дисциплину, понимая всю ее необходимость и целесообразность.
Патрульная служба была поставлена недурно, и сами красногвардейцы несли ее с честью. Ни один автомобиль не мог без пропуска штаба Красной гвардии или Военно-революционного комитета сделать ни одной поездки по району. Особенное внимание обращали постовые красногвардейцы При просмотре пропусков на штемпель, который был сделан из меди: на нем был нарисован флаг с надписью: «Война войне», воткнутый в землю. Первым долгом смотрели, есть ли оттиск этого штемпеля, и тогда спокойно пропускали. Несмотря на то что ВЦИК был уже наш, его пропуска и мандаты долго не имели силы, не только в районе, но и в целом городе. Нельзя было доверять, всегда можно было ожидать со стороны социал-предательских деятелей использования имени ВЦИК.