Оле Бинкоп
Шрифт:
Вуншгетрей заплакал самыми настоящими слезами. Не перед женой умершего и не перед собственной женой, а у себя в кабинете, предварительно заперев дверь. И плакал он не так, как плачут дети, — из его груди вырвался сухой хрип, без слез.
Где он постиг искусство черной тетради? Если покопаться в памяти, он овладевал этим искусством на окружных совещаниях. Черная тетрадь помогала прекращать нежелательные дискуссии и действовала посильней убедительных доводов. Достаточно было бросить пристальный или многозначительный взгляд на неумного спорщика, склониться над черной тетрадью и сделать в ней какие-то пометки,
Вуншгетрей сжег свою тетрадь, где, вероятно, упоминался и Оле Бинкоп. Он навсегда возненавидел всякие тетради. К чертям их! У человека должны быть голова и сердце!
А тут перед ним сидит эта Симсон, убежденная в собственной непогрешимости, и зачитывает выдержки из черной тетради. Такова ирония судьбы! Ведь, если вдуматься, она научилась всему этому у Вуншгетрея. Секретаря душит отвращение, но он берет себя в руки и не выставляет ее за дверь.
— Оставьте нас вдвоем.
Симсон несколько раздосадована — Вуншгетрей лишил ее удовольствия. Сейчас председателю намнут его упрямую башку, а она ничегошеньки не увидит. Фрида подмигивает Краусхару. А тот думает про утиную ферму.
Оле ходит взад и вперед, взад и вперед по кабинету. И Вуншгетрей тоже не садится в кресло, как делает обычно, когда к нему является посетитель. Он тоже ходит по кабинету. Занятная пара!
— Товарищ Ханзен, изложи мне суть твоих сомнений.
Дружеский тон сбивает Оле с толку, а впрочем, чего ему бояться? Намерения у него хорошие, против увеличения поголовья он не возражает, он только настаивает на соблюдении разумных темпов: параллельное расширение стада и кормовой базы. Осушить луга, избавить их от закисленности! Улучшить почвы! Зеленый корм! Партия и окружной секретариат должны не только приказывать, но и помогать. Вот ему, к примеру, позарез нужны экскаватор, вагонетки, рельсы. Он хотел бы разработать мергельный карьер и увеличить плодородие всех окрестных лугов. Но без помощи окружного секретариата ему не обойтись.
И тот и другой все еще мерят мелкими шажками бурый кокосовый половик. За открытым окном в листьях каштана запутался летний ветерок. Вуншгетрей обдумывает предложения Ханзена. Он чувствует, что с двух сторон две разные силы зажали его в тиски.
Это было после тысяча девятьсот пятьдесят шестого. Тогда Вуншгетрей усвоил: настоящий член партии не слепо выполняет указания, а продумывает их. И если он все свои возражения — или того хуже — соображения складывает в ящичек, обитый изнутри драгоценным преклонением перед опытом старших товарищей, это далеко не всегда идет на пользу партии.
Но усвоить — это одно, а применить на практике — совсем другое. В последние годы много говорилось и писалось о повышении урожайности. Вуншгетрей советовался со знающими агрономами относительно повышения урожайности в своем районе.
— Для этого нужно время, — сказал один.
Время и расстояние — страшные слова для революционера. Вуншгетрей снова настроился подозрительно. Время — это звучит как-то реакционно. Время — так перед округом никогда не отличишься.
Специалист настаивал на своей точке зрения. Он доказывал секретарю, что урожайность с каждым годом снижается из-за ложного подхода к статистике, к соревнованию, к темпам.
Неужели
А специалист стоял на своем:
— Взгляни и убедись.
Поздней осенью, во время пахоты, Вуншгетрей выехал с агрономом на поле. Земля была сырая. И секретарь мог видеть, что, хотя лемеха плуга рыхлят почву сверху, подошвы его одновременно разглаживают и цементируют ее снизу, будто площадку для молотьбы.
— Вот, полюбуйся, — сказал агроном. — Гумно, да и только. Все утрамбовано. Это гумно летом отрезает корни растения от грунтовых вод, а мы каждую осень повторяем то же самое.
Вуншгетрей стал прикидывать: а разве обязательно каждый год проводить вспашку на одинаковой глубине? Надо же как-то разрушить пресловутое гумно. В эту осень Вуншгетрей не давал себе ни отдыха, ни срока, ездил из одной МТС в другую, следил, чтобы вспашка проводилась достаточно глубоко, чтобы можно было покончить наконец с обезвоживанием почвы. Завидев секретаря, трактористы бранились на чем свет стоит. Поди изловчись при таком контроле выполнить норму и победить в соревновании!
Секретарю удалось все-таки добиться, что по его району вспашка в общем и целом проводилась достаточно глубоко. Он обеспечил растениям приток грунтовых вод, зато себя самого никак не обеспечил: по осенней пахоте его район занял последнее место. В окружной газете появилась карикатура: тракторист сидит на улитке и спит сладким сном. «Майбергские темпы».
В последующие годы у Вуншгетрея просто руки не доходили до осенней пахоты. Пришлось пустить все на самотек. Район занял третье место по округу. Ругать его перестали. Статистика и темпы соревнования взяли верх над Вуншгетреем.
И вот Оле Бинкоп расхаживает по его кабинету. Он опять ерепенится и требует разумных темпов в увеличении поголовья. С его доводами трудно не согласиться. И, кроме того, Оле — это вам не первый встречный. Малый он, конечно, непокладистый и неуживчивый, но зато ведь передовик, инициатор. Итак, может ли Вуншгетрей проникнуться взглядами Оле и противопоставить их точке зрения товарищей из округа?
Он еще раз пускает в ход привычные аргументы: больше молока, больше мяса для республики, и все это — ускоренными темпами.
Оле не лезет попусту в бутылку. Он со всем согласен. Пожалуйста. «Цветущее поле» готово принять еще двадцать, даже тридцать коров, но при условии, что их обеспечат кормами.
Вуншгетрею только этого и надо.
— Стало быть, ты возьмешь тридцать коров?
— Без корма ни единой.
И опять все начинается сначала. Фриде Симсон и Краусхару, что сидят в приемной и ждут приговора над Оле, предоставляется редкая возможность поупражняться в терпении.
Наконец Вуншгетрей и Оле приходят к соглашению. Это не мирный договор, отнюдь нет, но по крайней мере Оле дает согласие принять тридцать коров-иностранок. А Вуншгетрей со своей стороны, обязуется исхлопотать для «Цветущего поля» экскаватор, узкоколейку и дополнительные лимиты на корма. При этом секретарь райкома думает о скрытых резервах. Не могут же там, наверху, требовать молниеносного увеличения поголовья, не располагая достаточной кормовой базой. Ему удается заразить своим оптимизмом даже Оле.