Олег – диктатор Рима?

Шведов Вадим

— И ты думаешь честным трудом их не заработать?

— Конечно, нет. Мой отец всю жизнь честно работал. И что он получил? Мы живём всей семьёй в съёмной квартире в, пусть и не в самой плохой, но в инсулле. У нас даже нет своего дома! Сестра пошла работать шлюхой и получает за ночь 2 асса! Это что, жизнь?

— А какой выход ты видишь?

— Он один, Сулла. Надо становиться бандитом. Они живут свободно и делают что хотят. Никто им не указ! Можно отобрать силой за одну ночь то, что честным трудом не заработать и за всю жизнь!

— Но ведь власти могут поймать и наказать!

— Риск есть везде. И что с того. Но я рождён быть волком, а не овцой, — вот что я думаю, Сулла. И когда Авл Туллий позовёт меня на дело, то я ни минуты не буду колебаться!

Глава 3

Новый день. Не хочется вставать с кровати. Настроение

не очень, хотя, казалось бы, оснований для этого нет. Прошло уже больше месяца с момента моего «попадания». Я обучился грамоте, изредка прибегая к помощи сестры и даже коллег. Все были в шоке, что за такой короткий срок я смог самостоятельно обучиться тому, чему учатся годами. Даже отец был настолько впечатлён моим успехом, что у него вырвалось: «Не иначе как сам Юпитер помогает!»

Сегодня — свадьба Корнеллии. И если она к этому мероприятию отнеслась неплохо, то мне было как-то не по себе. Тут я словно чужой, — до сих пор не понимаю людей. Дурацкий римский менталитет и образ жизни, к которому я никак не могу привыкнуть, выводил из себя! Римляне вроде как яркие индивидуалисты, что сами выбирают и совершают свои поступки и при этом являются жуткими коллективистами, помешанными на обычаях. Где логика? Либо ты индивидуалист, либо коллективист, но нет же — здесь всё вместе! Ещё это их сплошное лицемерие. Говорят одно, думают другое, а делают третье! И это мне рассказывают, что я странный! На себя смотрите! Всё это происходит, несмотря на то, что мне достались все воспоминания бывшего хозяина тела. Да, достались и что? Моя прежняя личность тоже никуда не исчезла. Я вроде знаю, как устроен Рим с позиции местного 12-летнего пацана, но 28 -летний мужчина с России этого не знает. Вот хожу и на всё смотрю с плохо скрываемым изумлением! Ещё и дурацкие размышления о том, как я здесь, и в этом теле оказался, просто не дают покоя. Смотрел дурацкий фильм про Рим и что из-за этого здесь очутился? А если бы включил кино про динозавров? Тогда бы стал динозавром? Бред какой-то.

— Сулла, ты проснулся? Нам уже скоро начинать! — вдруг услышал я недовольный голос отца.

«Всё, пора идти, даже времени на раздумья тут не найдёшь. Вечно дёргают» — с этими мыслями, я вышел из комнаты.

Ещё вчера Корнеллия пожертвовала свои старые игрушки и детскую одежду Ларам (божествам, покровительствующим дому, семье, общине в целом). Её голову повязали красным платком, а на неё была одета прямая белая туника, предназначавшаяся и для дня свадьбы. Пояс из овечьей шерсти на этой тунике завязывался сложным «геракловым узлом», напоминающим наш «морской». Как мне сказали, такой узел служил защитой от колдовства и злого глаза, а шерстяной пояс брали потому, что «как шерсть, остриженная прядями плотно соединена между собой, так и муж да составит с женой единое целое». Волосы невесты были убраны наконечником копья (лат. caelibari hasta) в 5 прядей. Данный символ вроде как означал то, что в силу брачного права невеста передаётся под власть мужа, а «копьё являлось символом высшей власти». Сам свадебный наряд представлял собой длинное платье — паллу, ярко-красного цвета, надеваемое на тунику. На голову Корнеллии был надет венок из цветов, которые она сама же и собрала (это были вербена и майоран) и накинуто покрывало, несколько спускаемое на лицо. Это покрывало из-за своего огненного, жёлто-красного цвета называлось flammeum. Жёлтой была и обувь.

В данном наряде сестра вышла к нам, и мы все вместе направились к одетому в белую тогу жениху, к его родным и друзьям. Процессию к храму возглавила распорядительница. Там уже произошли ауспиции (гадания). В жертву была принесена свинья, которая так громко и истошно визжала, что я чуть было не попросил её отпустить, ради бога. Жрец, проводивший ауспиции, рассмотрел внутренности расчленённой несчастной свиньи и заявил: «Боги говорят, что брак будет счастливым!»

После этого был подписан брачный договор, а к нему поставлены печати. Жених и невеста объявили о согласии вступить в брак. Сестра произнесла: «Где ты, Гай, там и я Гайя». Этот момент я сразу не понял. Что за Гайя? И только чуть позже до меня дошло, что она тем самым подтверждает своё согласие на вхождение в род мужа. Впрочем, после того, как все закричали: «Будьте счастливы!», а распорядительница соединила правые руки жениха и невесты, неясные тонкости ритуала сошли на нет. Чуть позже начался пир, который меня попросту шокировал. Вообще, я в прошлой жизни любил ходить на свадьбы, корпоративы, всякие посиделки, но увиденное ошарашило. Выяснилось, что выбирать себе место нельзя. Присутствовала чёткая иерархия — рассадка, рабы, качество и количество вина, яства, посуда и прочее было регламентировано.

Стол

в пиршественном зале был всего один, но он был очень большой. Одна сторона оставалась свободной — с этого края вереница рабов подавала переполненные блюда и уносила опустевшие. С трёх других сторон располагали кушетки, на каждой из которых лежали гости и ели. Левые кушетки — по отношению к рабам-подавальщикам — предназначались для родственников жениха и его близких друзей. Центральное место заняли жених с невестой, а также наиболее важные гости. На этот угол подавали самые изысканные яства и лучшие вина. На правых кушетках расположилась мелкая сошка, к числу которых отнесли почему-то и меня. Сюда относили вино и блюда похуже и попроще, означающие, что гости тут — второй сорт. Перед участниками пиршества пресмыкались рабы. Не пресмыкаться, то есть в буквальном смысле слова ходить на полусогнутых — рабам нельзя, иначе их выпорют. Добавлял к этому и Публий Квинт постоянно угрожающий рабам взбучкой. И если в половине случаев это было шуткой, то в остальных он был убийственно серьёзен. Тем не менее к каждому из гостей приставили отдельного раба — личного виночерпия, который обслуживал только его и никого больше. По ходу дела выяснилось, что даже здесь действовала своеобразная иерархия. Самый красивый юноша, который, судя по всему, был из Ближнего Востока, прислуживал жениху. Мне же достался один из самых некрасивых… Чёрт с этим страшным рабом, и даже неважно, что тут, оказывается, принято швыряться посудой, — крайне неприятным моментом стал факт всеобщей рвоты. Поели, выпили и после этого всё выблёвывать, чтобы затем есть дальше, — эта традиция никак не укладывалась в голове. Вызывало раздражение необходимость выслушивать мерзкие сплетни о нашей семье без оглядки на меня. Говорили, что мы настолько бедны, что отец не только не дал никакого приданного, как было положено, но и фактически продал свою дочь. Сам же Луций Корнеллий воспринимался как конченый алкоголик. К сожалению, поведение папеньки за столом лишь подтверждал этот тезис. С точки зрения римлян, он пил как настоящий варвар, отказываясь разбавлять вино водой.

После пира начались проводы невесты в дом жениха. Мы шли при свете факелов под звуки флейт; невесту по традиции вели за руки двое мальчиков, у которых отец и мать были в живых. Третий мальчик нёс перед парой факел из боярышника: считалось, что злые силы не смеют подступиться к этому дереву. За невестой несли прялку и веретено как символы её деятельности в доме мужа. Шествуя по улице, свадебная процессия распевала насмешливые и непристойные песни. В этот момент я уже изрядно расслабленный из-за значительного количества выпитого, стал петь во всё горло, что вызвало прямо-таки бурный хохот окружающих. Так, мы пели во всю глотку, а затем стали швырять орехи в толпу зевак.

Подойдя к дому Публия Квинта, невеста остановилась, намазала двери жиром и оливковым маслом и обвила дверные столбы шерстяными повязками. Жир означал обилие и благоденствие, а повязки символизировали посвящение и освящение. Корнеллию перенесли на руках через порог, чтобы она не споткнулась. Муж обрызгал невесту водой из домашнего колодца и подал ей факел, зажжённый на очаге его дома. После краткой молитвы сестры распорядительница усадила её на брачную постель, а мы удалились.

Уже засыпая, мелькнула мысль: «А ведь всё же хорошо складывается. Корнеллия вроде бы довольна, у отца появились какие-то деньги, а я устроился в таверну. Кажется, становлюсь римлянином».

На работе смена началась отлично. Мне сказали помогать в готовке нашему повару, вечно недовольному, хвастливому толстяку Квинту Серторию. Каши, похлёбки, рыба — основной рацион завсегдатаев заведения «У орла» (да, я смог, наконец, прочитать название вывески). Готовить я умею из прошлого, — холостяцкая жизнь весьма этому способствовала. Сам повар был из числа вольноотпущенников (отпущенных на свободу или выкупленных рабов). Он явно испытывал раздражение своим происхождением и всячески пытался себя возвеличить, возможно, этого осознавая.

— Знаешь, Сулла, почему меня освободили?

— Нет, господин Квинт Серторий.

— Это потому что я один из лучших поваров Рима. Однажды я сотворил такой кулинарный шедевр, что меня уже невозможно было оставлять в неволе, ибо это было бы богохульством.

— А что за блюдо такое?

— Ситуация была следующая. Хозяйка мне велела приготовить свинью на пир. Я значит, всё сделал, но вдруг меня вызывают и говорят, что меня сейчас будут пороть, так как ничего не сделано.

— В смысле не сделано?