Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
— Давид, я знаю, что ты там, открой, — послышался голос Верхоланцева.
Розенштейн, кряхтя слез с кресла, подошёл к двери и впустил главрежа.
— Нам надо за жизнь поговорить, — произнёс Верхоланцев.
— У меня дела, Дима, — буркнул Розенштейн, возвращаясь в кресло.
— Я знаю, что у тебя дела. А у меня не дела, а делишки. И о них мы и поговорим, — удобно устроившись на диване, проронил Верхоланцев.
Он достал из портфеля пухлую папку и выложил перед продюсером. Розенштейн быстро пролистал и, отодвинув, пробурчал:
— И что ты хочешь от меня, Дима?
— Ну, даже не знаю. Объяснений, наверно.
— А чего объяснять, я не имею к этому
— Ну как же так, Давид, — с театральным сожалением, проговорил Верхоланцев. — Твой подручный признался, что убил Григория Северцева по твоему заказу, а также пытался убить Милану.
— Мало ли что наболтал этот фрукт. Его, небось, так в ментовке уделали, он мог сказать, что его прислали марсиане.
— Также, он подложил мою запонку на место убийства Северцева. Я так понимаю, чтобы сделать мне приятное, — язвительно продолжил Верхоланцев.
— Это все вранье, — проворчал Розенштейн. — Некогда мне на эту тему говорить, Дима.
— Там, в этой папочке масса любопытных материалов по поводу забавного проекта — реалити-шоу, в котором участвовал Северцев, потом Верстовский. Очень интересно. В прямом эфире показывать, как убивают, вешают, расстреливают людей. И получать за это бешеные бабки. Это ж надо до такого додуматься. Хвалю за оригинальность.
— Между прочим, Дима, эти, как ты элегантно выразился, «бешеные бабки» я вкладывал в твой гениальный фильм, — с сарказмом объявил Розенштейн. — Тебя ведь не интересует, откуда берётся бабло. Ты у нас гений не от мира сего, паришь над землёй, аки ангел, дела простых смертных тебя не волнуют.
— Да, это моя вина, что я так неразборчив в средствах.
— Нет, у тебя никаких доказательств. Нету, Дима. Так что иди, отдыхай.
— Ну, почему же нет доказательств. Есть свидетельства. Например, Верстовского, — вглядываясь в лицо Розенштейна, проговорил Верхоланцев.
— Со слов одного человека, — насмешливо проговорил Розенштейн. — Кроме того, я должен тебе сказать, Дима. Мне звонили из полиции, в заливе нашли тачку, а в ней труп Верстовского. Судя по всему, напился на радостях, решил покататься и не справился с управлением.
Верхоланцев откинувшись на спинку дивана, помолчал.
— Так, значит, ты все-таки его убил, — мрачно констатировал он.
Розенштейн скривился и ответил:
— С чего ты взял, Дима?
— Не отрицай. Это очевидно. Верстовский представлял для тебя главную опасность. Ты боялся его и ненавидел. Не будь его, никто бы так и не узнал о твоих грязных делишках, Давид.
— Дима, я решил твою проблему, — спокойно изрёк Розенштейн, сцепив пальцы на объёмистом пузе.
— Какую-такую мою проблему ты решил? — ядовито поинтересовался Верхоланцев, сделав акцент на слове «мою».
— Милана собиралась уйти к этому говнюку, тебе грозил развод, раздел имущества и тому подобные радости. Я тебе помог, Дима. Ты должен меня поблагодарить за это.
— Ты — дурак, Давид. Старый дурак. Милана прожила бы с Верстовским пару месяцев, полгода, максимум год и вернулась бы ко мне. Потому что она привыкла совсем к другой жизни. Она должна царить, а царить она может лишь рядом со мной. Она — алмаз, который превратился в сверкающий бриллиант только в моей огранке. Понятно тебе? Верстовский — неглупый парень, не без способностей, симпатичный, но таких она найдёт за три копейки пучок в базарный день. Да и он через некоторое время понял бы, что Милане не двадцать пять и даже не тридцать семь, а тридцать девять, и характер у неё не сахар. Она вернулась бы ко мне, без всяких телодвижений с моей стороны, а теперь
— Чего же ты хочешь, черт тебя побери? — раздражённо прошипел Розенштейн.
— Даже не знаю, покаяния что ли.
— Ты не Господь Бог, чтоб перед тобой каяться, — язвительно проговорил продюсер. — И помни, мы с тобой в одной упряжке. Я потяну за собой всех. Один отвечать не буду. Понимаешь?
— Я отвечу, Давид. Отвечу. И поверь мне, привлеку все свои связи, чтобы ты получил по заслугам.
— Не угрожай мне, Дима. Ты что думаешь, вот сидишь передо мной, такой из себя важный, солидный, великий. Дверь ногой в кабинет президента открываешь? Так думаешь? Ты — скоморох балаганный для них. Понял, Дима? Они держат тебя, чтобы публику развлекать, отвлекать от насущных проблем, что называется. Ты — громоотвод, чтобы тупое быдло твои делишки обсасывало со всех сторон, а про других очень важных персон забыло. Но ведь это недолго будет продолжаться. Надоест, другого клоуна найдут.
— А чего ты трясёшься, Давид? Побледнел, руки ходуном ходят, — спокойно произнёс Верхоланцев. — Если я — шут балаганный, тебе бояться нечего.
— Я не трясусь, Дима, не трясусь. Чего мне бояться-то, у меня связи посолиднее твоих.
— Ах, ну да, я вспомнил, ты ж у нас и на нарах посидел уже. За финансовые махинации. Помню, помню. Какие-то там выступления организовывал. С тех пор связи-то остались в тех кругах? Ну-ну, посмотрим, чьи связи круче. Твои али мои. Кстати, Давид, вот что я никак понять не могу. Ну, понятно, Гришка, он хотел тебя и всю твою шарашкину контору ментам сдать. Милана — она случайно оказалась свидетельницей убийства. Но я-то тут при чем? Зачем ты меня убить хотел? При твоей жадности менять режиссёра почти в конце съёмочного периода, это ж расходы какие огроменные? Как же ты так?
— Не собирался я тебя убивать, — буркнул Розенштейн. — Спроси лучше у своего выкормыша, Игорька, зачем ему это понадобилось. Или тебе Верстовский об этом не рассказал?
— Рассказал. Мельгунов сделку заключил с силами Тьмы и ему нужны души людей с особыми способностями. Но что-то не верю я в это. Выдумки репортёра. Утомил я тебя, Давид? Ну, давай, отдохни, подумай на досуге о том, что я тебе сказал. Выстрой линию защиты. Бывай.
Как только Верхоланцев вышел, хлопнув дверью, Розенштейн просеменил к бару. Вытащив бутылку с выпуклым орнаментом из виноградной лозы, откупорил и начал жадно пить прямо из горлышка. И вдруг замер. Пугливо обернувшись, он выронил бутылку, став белым, как мел. Тонким, мерцающим пунктиром перед ним вырисовывался мертвец с иссиня-бледным лицом, свёрнутой набок челюстью, сквозь оторванный рукав белела кость сломанной руки с капающей на пол кровью. Волоча за собой ногу, он медленно приближался.
— В-в-верстовский, ты же у-у-мер, — заикаясь, просипел он.
— Конечно. Но я же обещал к тебе прийти? А свои обещания я выполняю всегда, — отдаваясь гулким эхом, словно глаз божий, прозвучали слова.
Розенштейн кинулся к двери, подёргал ручку, сотрясаясь всем телом, начал судорожно рыскать по карманам. Силы оставили его. Держась за сердце, тяжело дыша, он поплёлся к столу и оперся о столешницу. И отшатнулся в ужасе — образовав крест, перед ним взвились языки пламени, жадно пожирая все, что горит. Огонь мгновенно исчез, словно упал багряный занавес, эффектно открыв взору новый объект.