Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет» монаха Киево-Печерского монастыря преподобного Нестора-летописца
Шрифт:
Появился Тарасий и молча, жестом, пригласил Ганну в дом.
– Ты приходил, грек… что-то хотел сказать?..
– Да не успел…
– Так не ко времени пришёл…
– Прости, Ганна, но ведь и был не долго…
Ганну стало жечь нетерпение, и она спросила:
– А приходил зачем, зачем столько держал?..
– Подвески? – спросил грек.
Разговор получался чудной, Ганна это чувствовала, будто воду толкли.
– А принесла… с собой?..
Ух! Если бы не грек, и наорала бы она сейчас, но стоял именно грек, и она только кивнула.
– А
Тарасий осторожно стал разворачивать и положил подвеску себе на ладонь, немного подождал, Ганна смотрела, а грек взял подвеску за ушко и провёл перед Ганной, прямо перед её носом, и сказал:
– Нюхай!..
Ганна, конечно, разобралась бы с этим нахальным иноземцем, греки были богатые, но умные и не всё себе позволяли, а этот… прямо… убила бы! Но вдруг она почувствовала запах, который был ей незнаком. Она повела носом за подвеской, а грек повёл подвеску в обратную сторону. Запах был не сильный, но такой приятный и дурманящий… Ганна видела глаза грека и поняла, что тот сейчас отведёт подвеску, и она взяла в руки и стала нюхать и даже закрыла глаза…
– Вот тебе ещё, – услышала она и открыла глаза. – Это тебе если запах пропадёт, капнешь одну каплю, и надолго хватит.
Грек держал маленький, на ладони таких уместилось бы три, серебряный сосудец, закрытый серебряной крышкой на тонкой серебряной цепочке.
– Когда наденешь украшение, то и от тебя будет так пахнуть, только понапрасну не открывай, чтобы не выветрилось.
– А коли выветрится?.. – спросила Ганна, она уже пришла в себя.
– Ещё дам, – сказал грек, он смотрел на неё таким взглядом, что Ганна вдруг почувствовала себя голой, и даже не просто голой, а будто грек пронзил её насквозь и как солнечным лучом греет её сердце…
– И вот это возьми, станете гадать или сумерничать, выпьете с княгиней, веселее будет, и увидите много, только в прохладном месте держи, горлышком к земле и подальше от солнца…
Свирька кружляла между луж. Ганна правила, смотрела, смеялась и даже подумывала забрать её в повозку, но тут же спохватывалась, что та всё испачкает.
Грек будто вылечил её, так она чувствовала – на душе стало светло, она придерживала рукою свёрток с подвесками, в которых был заворожён этот чудный запах, и вспоминала взгляд грека, так гревший Ганну, и даже пожалела, что не позволила наперснице сесть на повозку рядом с собой.
Ганна махнула рукой…
– Придём, баню затопи!.. – крикнула она Свирьке.
Олег услышал за спиной шум и оглянулся – за ним шли его тысяцкие и во главе их Фарлаф и Велимид. Олег разглядел и Радомысла.
– Князь! – окликнул Фарлаф, и Олег остановился, до дуба оставалось шагов триста.
Вместе они подошли к дубу, чудские князья и тысяцкие встали.
– Здравствуйте, братья! – обратился к ним Олег.
Чудь поклонилась, Олеговы тысяцкие поклонились тоже.
– Зачем
– Разговор есть… – ответил за всех Вееле.
– Говори!
– Не будет нам удачи в этом походе, – немного помолчав и глядя в глаза Олегу, промолвил Вееле.
– Это может быть… Такое наше военное дело, – ничуть не удивился Олег. – А откуда это известно?
– Волхвы сказали…
– Что они сказали?
– Сказали, что не дойдём мы и до середины, придётся возвращаться…
– Почему?
– Потому что греки про наш поход знают, изготовились и уже подговорили хазар напасть на наши веси пограбить, истребить мужчин и увести в полон наших женщин.
То, что сказал Вееле, не было удивительно – так было всегда, и не только когда поход. В каждом полюдье дружины сопровождали князя, а дома оставалась малая дружина, а иногда совсем малая. Но в полюдье уходили, понимая, что хазары могут напасть, ещё как могут, но вряд ли это сделают, потому что, кроме рабов, нечего пограбить – бабы, старики да дети. А их ещё надо довести до невольничьего рынка – дети помрут, бабы так изрыдаются, что продавать будет нечего, а врага наживёшь! Поэтому время для нападения надо выбирать особо, и это все знали, потому и рисковали уходить. Значит, тут что-то такое, о чём чудь не хотела говорить при всех. Можно было остаться с ними один на один, но и нельзя – чуди много чести, а своим недоверие.
– Давайте тогда и других волхвов послушаем, что они скажут?
Услышать это от Олега чудь не ожидала, светлые князья переглянулись с тысяцкими и долго молчали, и остальные, глядя на них, тоже молчали. Для чуди складывалось плохо – тысяцкие большого войска Олегова могли подумать, что они заробели.
– Давай, – вынужденно согласился Вееле и оглянулся на Лехо и Сууло.
Олег осмотрелся.
– Я поставлю шатёр, вот здесь, большой, места на всех хватит, тут и послушаем кудесников.
– Когда, князь? – спросил Вееле.
– Ввечеру? – Олег оглянулся, и его тысяцкие согласились.
Разговор был кончен, и князь пошёл к кораблю.
После полудня жара надавила на остров так, что спавшие ратники зашевелились. Они поднимались один за другим, из-под ладоней щурились на солнце, зевали, чесались, отплёвывались, постепенно остров оглашался шумом, криками, и петушиными тоже.
«Курам головы-то снесут, а петухи ещё сами себе крови понапускают», – услышав птичьи крики, с улыбкой подумал князь.
Солнце застыло в последней четверти. Жаре уже было время сходить, но она, как факел над теменем, висела над островом, над каждым ратником над берегами Днепра. Одурь после сна напополам с усталостью ломила головы, и люди, раздевшись и не раздевшись, ринулись к воде – Днепр закипел, берега Хортицы будто окольцевала живая пена, и гомон стоял, и люди блестели под солнцем глянцевой кожей. Они ходили на берег, возвращались, таскали воду чанами и кожаными вёдрами и разводили костры.
«Кругом жарко… – думал, глядя на это, Олег. – Сегодня будет кругом жарко».